Фритьоф Нансен – анархист?

Нансена назвал анархистом его первый – прижизненный - биограф и близкий друг семьи. У современного человека это утверждение сразу же вызывает резкое отторжение. Однако так ли уж был неправ профессор Брёггер, декан Кристианского[1] университета?

Умение не обращать внимание на чужое мнение, существующие понятия и быть уверенным до последнего в собственной правоте, которое, быть может, кто-то назовет упрямством, помогало Нансену всю жизнь. И именно благодаря этому он достиг всего, что хотел (или многого из того, хотел).

Его друзья вспоминали, что Фритьоф умел следовать своим принципам, не смотря ни на что. Он считал, что прав он, а не мир. И его любимым высказыванием было следующее: «В английском сумасшедшем доме содержался один больной, который говорил: «Я сказал, что безумен мир. А мир ответил мне, что безумен я – и засадил меня сюда».»

Профессор Брёггер называл Нансена первым истинным учеником норвежского анархиста-писателя-скандалиста Ханса Йегера[2] - и во многом был прав. Мифологизированный и «залаченный» Нансен умел устраиваться скандалы, многие из которых не утратили своей актуальности и по сей день. А если сравнить многие высказывания Йегера, то они просто совпадут с некоторыми принципами поведения Нансена. Взять хотя бы такое: «О великий Боже, а все-таки люди – невероятные идиоты!»

Да и любовные треугольники, в которых Нансен и Йегер были в роли соблазнителей жен приятелей, тоже говорят сами за себя. Кроме того, Нансен и сам был частью богемы, будучи прекрасным художником и блестящим писателем.

Однако это сходство многими исследователи и современниками считалось ошибочным, а сам «дуэт» «Нансен – Йегер» трактовался как противопоставление противоположностей. Так, в 1894 году вышел в свет роман норвежского писателя Яльмара Кристенсена «Ублюдки», в которой в Норвегию, в судьбоносное для нации время, приезжает консул Крог и говорит, что страна и молодежь должны выбрать «между Хансом Йегером и Фритьофом Нансеном». А современный литературовед Хальвор Фости в книге «Богема Кристиании» (1995) пишет, что в 1880 – 1890 годы в стране было два кумира молодых: «Мы можем называть это противостоянием Йегера против Нансена, абсента против спорта, прожигания жизни в кафе и ресторанах против жизни на вольном воздухе, бесхребетность против воли, сексуальная распущенность против упорядоченной личной жизни – словом, «нездорового» образа жизни против «здорового».»

Однако если Йегер был анархистом, то и Нансен всегда придерживался одного из принципов классического анархизма, сформулированного в 1816 году английским философом Джереми Бентамом:

"Философ, желающий изменить какой-нибудь дурной закон, не проповедует восстания против этого закона. Совсем иной характер у анархиста. Анархист отрицает самое существование закона, отвергает право закона приказывать нам, возбуждает людей к непризнанию в законе обязательного повеления и зовёт к восстанию против исполнения закона".[3]

Нансен, по сути дела, всегда восставал против законов общества и шел наперекор им, он всю сознательную жизнь был приверженцем одного из анархических принципов «свободы от принуждения», который предполагает отказ от принуждения одних людей другими к участию в какой бы то ни было деятельности, будь то в интересах отдельного человека или даже всего общества, против его воли. Он был абсолютно согласен с Хенриком Ибсеном, заявившем в пьесе «Враг народа», что «человек, идущий наперекор сплочённому большинству», прав и должен стоять на своём. А доктор Григ вспоминал, что «по-хорошему», попросив по-дружески, Фритьофа можно было заставить сделать что угодно, но стоило «нажать» - и реакция была прямо противоположной.

В 1926 году в речи, произнесенной в Шотландии, Нансен скажет, что им в молодости руководили «жажда приключений» и «госпожа безответственность», которыми он управлять в то время не мог.

В молодости он бунтовал по «пустякам» - например, наплевав на общественное мнение, ходил в довольно смешном по те временам спортивном «нансеновском костюме», который придумал сам. Облегающие куртка и брюки выгодно подчеркивали все достоинства фигуры высокого и стройного Фритьофа.

Лив Нансен, дочь Фритьофа и Евы, писала:

«Независимость отца проявлялась во всем. Он желал одеваться «по моде». Для него было мучением носить длинные, слишком просторные сюртуки, стоячие воротники и широкие галстуки, не говоря уже о долгополых пальто, которые не только путаются в ногах, но и скрывают хорошую фигуру. Фритьоф создал свою собственную моду, и когда он почти бегом шел в сером спортивном костюме в обтяжку, в рубашке с распахнутым воротом и в шапке набекрень, он знал, что люди оглядываются на него не только с насмешкой.

Брат Александр уговаривал его вести себя, как все. Над ним, мол, уже посмеиваются в столице, Да и над Александром смеются за то, что у него такой смешной брат.

«Какое мне дело, что говорят и думают другие», - отвечал Фритьоф. Между прочим, он может похвастаться, что в Бергене спортивная молодежь уже начала ему подражать. Многие уже признали более рациональным спортивный костюм, а в магазинах появилось егеровское белье, за которое он давно ратовал, потому что по собственному опыту знал, что шерсть наилучшим образом защищает и от холода, и от жары».[4]

Участие человека в чем-либо всегда должно осуществляться не под внешним давлением, но при условии проявления личной ответственности перед обществом, частью которого он является. Так считали анархисты, и так считали Нансен. Он всегда делал только так, как считал нужным. – начиная от арктических путешествий и заканчивая работой в Лиге наций.

Так что, исходя из вышесказанного, замечание Брёггера о сходстве между Нансеном и Йегером представляется очень мотивированным, что, впрочем неудивительно для профессора.

Нансен всегда был искателем приключений. По воспоминаниям друзей, ему никогда нельзя было говорить, что что-то сделать невозможно. Это был сигнал для Фритьофа к немедленному действию, его энергия находила новое применение, и он стремился претворить свой новый план в жизнь, даже если это было смертельно опасно. И остановить его тогда никто не мог.[5] Он всегда говорил : «Разница между тем, что трудно, и тем, что невозможно, в том, что на невозможное уходит больше времени».

Первое его серьезное путешествие в Гренландию было как раз и невозможно, и смертельно опасно.

У Фритьофа был план: он хотел пересечь Гренландию с востока на запад, поскольку Норденшёльду не удалось пройти остров с запада. Материалы эскпедиции великого шведского исследователи подтолкнули Нансена к мысли, переход возможен, но на лыжах. Именно так передвигались по гренландским ледяным и снежным пустыням лопари. Будучи прекрасным лыжником, Фритьоф знал, какие большие расстояния преодолевают опытные спортсмены. Запасы продовольствия, снаряжение, спальные мешки и палатку он планировал тащить на санях.

В плане пересечения Гренландии Нансен намечал высадку на восточном побережье, поблизости от места дрейфа «Викинга», а затем собирался взобраться на ледяной купол. Он прекрасно отдавал себе отчет, что пути нахад он себе не оставлял. Он писал, что, «когда путешествие начнется, позади будут сожжены все корабли, и для сохранения своей жизни и сохранения жизни необходимо будет дойти до населенных мест на западе во что бюы то ни стало. А это сильный стимул в действиях человека».[6] Риск на грани безумия, уверенность в собственной правоте и надежда исключительно на собственные силы и противостояние обществу – всегда были отличительными чертами практически всех планов и путешествий Нансена.

Его не могли остановить ни насмешки, ни отказ правительства субсидировать экспедицию.

Норвежское правительство мотивировало свое решение тем, что испрашиваемые деньги предполагается потратить на «увесилительную прогулку» частного лица. Общество также возмутилось планов Нансена, особенно в той его части, которая касалась риска и «сжигания за собой мостов». В газетах писали, что «было бы преступлением оказать поддержку самоубийце», другие просто издевались и печатали объявление подобные этому: «В июне консерватор Бергенского музея Нансен дает представление – бег на лыжах со скачками на материковом льду Гренландии. Места для публики - в трещинах. Обратных билетов можно не брать».

Один из датских исследователей написал в газете: «Каждый, кто хоть немного знаком с условиями, в которых будет проходить экспедиция, должен немедленно прекратить поддерживать эту безумную затею. Способ, который Нансен собирается достичь побережья Гренландии, то есть покинуть палубу корабля и. подобно белому медведю, переползти с льдину на льдину, говорит о его безрассудстве. К этому плану относиться серьезно нельзя!»

Однако Нансен на все возражения ответствовал так: «Мое мнение таково: линия отступления – опасное препятствие для людей, желающих достичь своей цели, так как для выполнения поставленной задачи нужно вложить всё, а не терять драгоценного времени и не оглядываться назад, когда более чем необходимо смотреть вперед!» А своему другу, художнику Э. Вереншёльду, говорил впоследствии: «Я всегда предвидел, по крайней мере, в пять раз больше, чем на самом деле осуществлялось. Секрет вождя и заключается в том, чтобы учесть все решительно возможности; ничто не должно явиться неожиданным». Если бы Гренландская экспедиция Нансена не была им так основательна продумана и подготовлена (на более чем скромной материальной базе), то она, возможно, имела бы совершенно иной исход.

Из Гренландии Нансен вернулся победителем.

Кнут Гамсун в статье для газеты «Дагбладет» ехидно писал:

«Кристиания никогда не переживала такого восторга и ликования, как в день возвращения гренландских первопроходцев. Казалось, в Норвегии никогда еще происходило события, могущего сравниться с этим: Нансен и его товарищи вернулись на родину. Шестьдесят тысяч человек встречали их на набережной, пятьдесят тысяч прожали до гостиницы, десять тысяч проорали сто тысяч ура, а отставной полковник из Кампена доорался до того, что умер на месте».

Для едкой иронии у Гамсуна были все основания – в стране началась настоящая «нансеновская истерия». В честь полярника слагались гимны и песни, ему посвящались книги и стихи, а в магазинах появились «пирожное Нансена», «шапка Нансена», «сигары Нансена» и другие подобные товары.

Со времени возвращения из Гренландии Нансен сделался национальным героем, каким и остается до наших дней.

Однако не-норвежцу возникшая немедленно по прибытию Нансена на родину «триумфальная» истерия и мгновенное превращение его в национального героя не совсем понятна.

Объяснение находим в прижизненной биографии великого полярника, написанной профессором Брёггером, уже неоднократно нами цитировавшейся:

«На долю Нансена выпало счастье показать всему миру мужество и самоотверженность того народа, который выслал столько сынов в безвестную гибель в полярных морях. Для большинства толпившихся на пристани людей Нансен был викингом, связывавшим саги отдаленного прошлого с сагой вчерашнего дня, с сагой о лыжнике, скатывавшемся с головокружительной высоты в долину. <...> Нансен являлся для них олицетворением национального типа».

Ключевые слова тут «викинг» и «олицетворение национального типа». О Нансене его противники не раз говорили, что он умел оказаться (или ему посчастливилось!) в нужное время в нужном месте. В первую очередь это касается Гренландской экспедиции и времени возвращения домой.

В тот период Норвегия боролась за свою политическую и национальную независимость. Идея о культурной общности определенных народов возникла во время наполеоновских войн и приобрела особенное значение в 1853 - 1856 годах (Крымские войны) и во время датско-немецких войн (особенно знаменателен 1864 год, когда Дании пришлось противостоять Шлезвиг-Голштинии). В Норвегии теория скандинавской общности приобрела многих сторонников во главе с писателем Бьёрнстерьене Бьёрнсоном по той простой причине, что давала возможность соединить идею северного единства с требованием большей внутренней свободы.

Норвегии было необходимо найти основу для национального самосознания, но сделать это было непросто, ибо долгое время Норвегия была связана с Данией и Швецией.

В 1830-х годах идея национальной независимости стала особенно популярной благодаря влиянию поэта Хенрика Вергелана и историков Якова Рудольфа Кейсера и Петера Андреаса Мунка. Они утверждали, что норвежцы - это совершенно отдельная ветвь на скандинавском древе, чьи культура и язык запечатлены в сагах. В «Скандинавском Обществе», созданном в 1843 году, и ему подобных организациях Норвегия рассматривалась как культурный центр всего Севера. Благодаря изысканиям Ивара Осена в области норвежских диалектов и собранию народных сказок и легенд Петера Кристена Асбьёрнсена и Молтке Му эта национальное идея получила дальнейшее развитие. Поэт Юхан Себастьян Вельхавен и художники Юхан К. Даль, Адольф Тидеман и Ханс Гуде в своих работах рисовали столь идеалистический образ народа. Постепенно складывался образ Норвегии как центра искусств эпохи викингов. Очень кстати оказались находки викингских кораблей: в 1867 был найден корабль викингов в Туне, в 1880 - в Гокстаде, в 1903 - в Осеберге. Находки привлекли к себе всеобщее внимание, и о них писали все газеты и журналы страны.

Норвежцы осознали, что былое величие их родины может вернуться вместе с новой «эпохой викингов». И таким викингом стал Нансен - высокий, белокурый великан, которому по плечу самые невероятные походы и завоевания.

Однако он был настоящим викингом – и никогда никому не подчинялся. Когда он считал нужным, что поступает правильно, - подчинялся законам общества, а когда не считал нужным им подчиняться – пытался их изменить, а иногда и ниспровергнуть. В зрелые годы он стал бунтовать уже «по-серьезному».

Так случилось в 1913 году, когда началась Первая Мировая война.

Нансена уже давно беспокоила обороноспособность его страны. Начиная с 1913 года, эта тревога стала определять его политическую позицию и деятельность. Он много ездил по стране и страстно выступал, призывая обратить внимание на жалкое состояние вооруженных сил Норвегии. Они были совершенно небоеспособными.

«Отец даже не был уверен, - писала Лив Нансен-Хейер, - есть ли твердое намерение решительно защищать свою страну у тех, на кого возложена ответственность за это. Одни считали, что для маленькой Норвегии бесполезно пытаться отразить нападение великой державы, другие думали о том, каких это потребует затрат.

«Неужели бесполезно?» — восклицал отец в своих речах о необходимости укрепления обороны страны. Такое безнадежное настроение казалось ему наиболее жалким. Если это бесполезно, так за что же мы боролись? Куда приведет прогресс и все «социальные реформы», если мы не хотим их защищать?

Нансен изъездил страну вдоль и поперек, всюду выступая с речами. Люди пробуждались от сладкого сна, в котором пребывали с 1905 года. Политические лидеры были недовольны нарушителем спокойствия. Дело обороны находило множество сторонников. Некоторые из них приезжали в Пульхёгду, и вечера напролет проходили в дискуссиях и разработке программы действия. Но и противников было немало, и они громко давали о себе знать. На митингах всегда собиралась масса народу, и атмосфера была накалена до предела.

Я бывала на многих выступлениях отца и до, и после начала войны. Я наблюдала и бурные восторги слушателей, и бурное негодование — однажды я была даже свидетелем того, как после одного из выступлений отца в него запустили камнем.

«Нигилисты в вопросах обороны страны — еще не самое страшное,— говаривал он. Он не мог поверить, что в трудную минуту они отрекутся от родины. — Нет, куда опаснее политики, которые, как только поднимается вопрос об обороне страны, видят в этом одну лишь нервозность и паникерство».

Гуннар Кнудсен, в 1913 году вторично ставший премьер-министром, в феврале 1914 года выступил со своим знаменитым утверждением, что «политическое небо безоблачно». Нансен ужаснулся, прочитав газетные отчеты, и через несколько дней в своей речи в посольском особняке на улице Калмейер возразил премьер-министру, утверждая, что это заявление, вероятно, недостаточно продумано.

«Я сам имел некоторое отношение к вопросам внешней политики, и я утверждаю, что, если при безоблачном небе народы Европы так усиленно вооружаются, значит, они просто безумны. Даже Ллойд-Джордж склоняется перед необходимостью, даже он изменил свою политику. Не оттого ли уж, что Ллойд-Джордж считает небо безоблачным? Ассигнования Германии на военно-морской флот говорят о другом, так же как и усиленное вооружение России. Мы стоим на краю вулкана, который с минуты на минуту готов взорваться. Горе тому, кого это застанет врасплох! А мы должны быть готовы! Я предвижу будущие времена, когда три скандинавских племени сплоченно встретят любого врага».

В этой речи он коснулся также опасности довода о том, что укрепление вооруженных сил якобы послужит интересам только имущих классов.

«Более неразумных речей никогда я не слышал,— говорил он.— Имущие классы всегда сумеют устроиться. Но представьте себе, какое будущее ждет норвежского рабочего, если страна попадет под чужеземное иго, если мы потеряем свободу и право на самоопределение, когда исчезнет свобода слова. Тогда окончится время профсоюзов. Пусть рабочий спросит себя: а что, если будет введена двух- или трехлетняя воинская повинность под чужеземным игом, в чужой стране, в чужих краях, для защиты чужой власти? И такое будущее вы предлагаете своим детям?»

В это время его взгляды окрашиваются все больше в «красные» тона. Так, Нансен считал, что, поскольку классу собственников есть что терять и есть что защищать, то они выживут в любых условиях и защищать будут собственное имущество. А вот рабочий класс, которому нечего терять, как мы знаем, кроме своих цепей, по мнению Нансена, будет бороться за свободу родины.

Надо сказать, что Нансен довольно часто в зрелые годы высказывал мысли, которые в наши дни назвали бы «неполиткорректными». Мы уже говорили, что он не любил парламентскую систему и очень скептически относился к демократии. Он писал, что в Норвегии образовалось в 1900-е годы слишком много партий, а потому считал, что парламентаризм изжил себя. В Норвегии, но не в Англии, что он всегда подчеркивал.

Он резко выступал протии всеобщего образования и народных университетов, ибо избыток академического образования, п его мнению, опасен и вреден для страны. Во главу угла он ставил профессиональные знания и обучение именно им.

И он написал в своей книге «Через Сибирь»: «Про себя я подумал, что неграмотные не так уж и много теряют от своей безграмотности, что бы там не говорили. Им не доведется узнать о грязи и мерзости политической жизни».

Сам же Нансен принимал в политической жизни активное участие. И тут самое время вспомнить о том, что Брёггер называл его анархистом. В соответствии с основным принципом анархизма «возбуждать людей к непризнанию в законе обязательного повеления и призыву к восстанию против исполнения закона», он начинает подготовку того, что в принципе можно назвать государственным переворотом (так считает и П.Э. Хегге). Нансен делает попытку избавиться от ненавистного его премьер-министра Кнудсена и даже собирается стать его преемником.

8 августа 1914 года он пишет статью, направленную против правительства, которая, по свидетельству современников, должна была бы, в случае опубликования, неминуемо привести к отставке Гуннара Кнудсена. Однако газеты, в которые обращается Нансен, одна за другой отказываются ее публиковать – и Фритьофу приходится напрямую обращаться к главе стортинга Сёрену Тобиасу Орстаду. В своем письме он довольно резко пишет: «Я не новичок в рисковых предприятиях и смелых планах. Я считаю. Что риск в отдельных необходим случаях и рисковать надо…. Если нет другого выхода, то я предлагаю образовать коалиционное правительство. Я убежден, что такое правительство поддержали бы широкие массы по всей стране». Однако Фритьоф прекрасно понимает, что новое слабое правительство может еще больше навредить стране – а потому «до конца» идти не решается.

Орстад отнесся к письму Нансена - да и как еще мог отнестись человек, возглавляющий институт, который его корреспондент и в грош не ставит? Как бы то ни было, но государственного переворота не случилось, но Нансен не отошел от политических дел, а продолжил борьбу за укрепление обороноспособности Норвегии.

Он выступал за «наращивание вооружений», поскольку никогда не верил, что по окончании войны наступит «мир во всем мире». В своей книге «На вольном воздухе» (1916) он писал:

«У меня перед глазами возникают сцены, происходящие где-то далеко-далеко… Оборонительные сооружения, траншеи – и кругом горы искалеченных человеческих тел…

От этого ужаса невозможно убежать или спрятаться. Нигде не найти покоя…

К этим ужасам войны присоединяются и рыдания лишившихся кто мужа, а кто друга… Я вижу матерей, в отчаянии ищущих своих сыновей… поседевших, сгорбленных горем отцов, утративших надежду на продолжение своей жизни в грядущих поколениях…

Кошмар безумия! И никто не может прекратить его – никто!

Колеблются самые основы общества… Народы Европы – «носители культуры» - пожирают друг друга, топчут культуру, превращают Европу в развалины – на пользу кому?

<...> А из-за чего бьются? Из-за власти – и только из-за власти! Во всяком случае, те, кто начали бойню.

А могло ли быть иначе? Культура, провозглашающая высшей целью народов могущество, не способствовать развитию человечества, а неминуемо должна привести к гибели, что сейчас и происходит…

Требованием стала свободная, ничем не сдерживаемая конкуренция – между отдельными личностями и государствами – в стремлении к материальному успеху во что бы то ни стало, к внешнему могуществу – блеску – для отдельной личности и государства.

Для достижения этой цели народы не считались ни с кем, кроме себя. Идеалы и мораль легко предавались, если только данному народу это было выгодно. И в таком случае можно было нарушать клятвенные обещания, можно было лгать и обманывать, убивать, пуская в ход низменные уловки и предательство. И тогда всякий, кто не желал соглашаться с тезисом «цель оправдывает средства», немедленно объявлялся предателем. Ибо ради благополучия собственного народа можно было легко истребить все остальное человечество.

Девизом было: «Долой всех остальных, лишь бы возвыситься самим!»

Такое положение дел неизбежно должно было привести к нынешнему самоистреблению народов, люди вынуждены поедать друг друга, раз места на земле для них не осталось, а приходящие к кормушке последними полагали, что имеет такое же право на лучшие куски, как и остальные.

Однако все заявляют, что вовлечены в войну протии собственной воли, что сражаются за высшие цели. Как де так может быть?

Так должно было случиться. Европейская культура прогнила насквозь, она оказалась никуда негодной. Как больное дерево, она рухнула, когда разразилась буря.

Культура? Разве она чего-то стоит. Когда не в силах укротить дикого зверя? Спасти от варварства? В таком случае она – «обманка». И вот сейчас мы видим, как дикий зверь неистовствует в безумии. Волк Фенрир вырвался из оков на свободу, а возле пещера Гнипа воет огромный пес Гарм. Наступил конец света – Рагнарёк.

Мы ведем постоянную борьбу за подчинение сил природы человеку, за обеспечение собственного существования, но ведь еще больше несчастий происходит по воле самого человека. И мы все еще не нашли возможность воспрепятствовать этому! Какая ужасающая и унизительная истина!

<..> Какое странное создание человек! Грабит, разоряет, истребляет животных, убивает себе подобных… Хищник – везде и во всем… И как война опрокидывает все понятия, превращая нас в диких зверей!

Если на человеке мундир, одежда определенного цвета и покроя, да еще ему дан приказ, он имеет право на любые злодеяния: бросать с воздуха бомбы на мирные города и на головы добропорядочных граждан, спокойно занимающихся своими каждодневными делами, разорять дома, грабить и лишать людей средствам к существованию. Как настоящие изверги, могут люди в мундирах пускать ко дну без всякого предупреждения корабли с сотнями нив чем неповинных мужчин, женщин, детей на борту…когда же кто-то из гражданских лиц вздумает защищаться и выстрелит в насильников, это немедленно объявляется страшным преступлением. Если виновных схватят, их по суду и следствию расстреливают или вешают…

<..> Неужто мир и дальше будет жить с такой культурой? Тогда уж лучше истечь кровью, лучше погибнуть…

Если европейская культура должна была привести к этому безумию – а иного пути и не было, потому что бразды правления держали в руках взрослые люди, а не несмышленыши, - значит, она изжила себя, и ее нужно отправить в горнило печи на переплавку…

А мы, наш народ? Неужели и мы тоже вовлечемся в этот водоворот, еще не успев даже попытаться внести свой вклад в мировой прогресс? Мы еще не создали собственной культуры, но силы для этого имеются, и перед нами лежат достаточно большие задачи в будущем – если только мы сами мы сами не умолим своего духа тем, что будем оставаться на позиции зрителей и отъедаться отбросами с мирового пожара

<..> Если какие-нибудь отжившие культуры и погибают, то это ведь не так уж и непоправимо. Это случалось и раньше, однако же люди живут.

<..> Это не культура, эти древние звериные инстинкты ввели в заблуждение волю масс и силой внушения толкнули их на путь дикарей. Они имеют в распоряжении телеграф, телефон, печать, при помощи которых распространяют свой яд с быстротой электрического тока. И толпа. При все растущей современной гонке лишенная собственного мнения и право на размышление, мгновенно им подчиняется.

Должно наступить возрождение – новая эра, с новыми идеалами, когда духовные ценности снова сделаются главной целью, а материальные лишь побочными, когда ничтожество и посредственность не будут больше править миром, а великие умы поведут людей в более возвышенные области, когда каждое умственное открытие, каждая победа в области духа будут приветствоваться с таким же восторгом, как теперь все материальное, когда люди будут жить более благородной и простой жизнью.

А повседневная гонка в городах, под гнетом денежного кошмара, опошляет человека. Новые люди появлялись из пустыни, из уединения, из глубины простой природы – всегда!»

При всех благородных заявлениях, которые делает Нансен в вышеприведенной цитате (неприятие войны, возвеличивание духовных ценностей и т.д.), на лицо прекраснодушие и наивность. К чести великого ученого, он и сам признавал свою наивность и неумение быть политиком. Отрицание власти государства и негативное отношение к армии чревато беспорядками и массовыми убийствами, разгулом криминала на улицах и неукрощаемым бандитизмом.

К счастью, Фритьоф Нансен, несмотря на все свои «красные» революционные порывы, всегда был здравомыслящим человеком и умел вовремя остановиться.

В январе 1916 года появляется статья Нансена ««О положении скандинавских стран до и после войны»». Он писал, что, хотя сейчас рассуждения о том, какое положение сложится в Европе и у нас после войны, и могут показаться досужим занятием, однако как бы то ни было, а перед нами наверняка встанут трудные задачи, независимо от того, попадем или не попадем мы в общий водоворот. Европа будет лежать в руинах, потеряв цвет своей молодежи. История показывает, что после каждой крупной войны требуются усилия многих поколений, чтобы вновь обрести силы и восстановить все, сметенное войной. «Совершенно очевидно, что, когда мы вновь примемся за мирные дела, решающее значение будут иметь нейтральные народы — если таковые найдутся в Европе,— способные справиться с этой задачей».

В статье он вновь и вновь повторяет мысль о том, что величайшее значение для возрождения Европы будет иметь духовная культура. И главную роль в устроении мира на земле и обеспечении духовного прогресса будет отведена нейтральным народам: «Если взглянуть на обстановку в нашей стране, каждому мало-мальски сведущему человеку станет ясно, что необходимо в корне изменить нынешнее убогое положение вещей».

Нансен считал, что очень важно для всех северных стран поддерживать единство - как для сохранения нашего нейтралитета, так и для решения культурных задач, а также увеличивать вклад в мировое развитие.

«Временами и у премьер-министра Кнудсена, и у министра иностранных дел Илена возникало чувство, что Нансен ополчился лично против них. Но это было не так, - писала Лив Нансен-Хейер. - Нансен боролся открыто и думал прежде всего о стране. Он считал делом чести говорить правду и видел в этом свой долг, хотя и крайне малоприятный. И подлинным облегчением бывала для него всякая возможность вернуться к своей «настоящей жизни» — к науке».

Война продолжалась, и будущее Норвегии было мрачным, поскольку страна оказалась под давлением воющих держав с обеих сторон. Норвегия была экономически связана и с Англией, и с Германией. Из Англии импортировали многие продукты, а вот в Германию продавали руду и рыбу. Союзники требовали прекратить поставки немцам, а германское министерство иностранных дел заявило: «Из Норвегии мы получаем важнейшие сырьевые материал для нашей военной промышленности и большое количество продовольствия для гражданского населения и армии».

Германская подводная война против Великобритании, начатая весной 1915 года, до лета 1916 года не оказывала особого воздействия на морские перевозки норвежцев на Британские острова, но в августе 1916 всё изменилось – немцы перешли к активным действиям и все чаще суда подвергались атакам, и вместе с ними погибали не только английские, но и норвежские моряки.

В апреле 1917 года в войну вступили США – и норвежское правительство стало опасаться влияния великой державы на нейтралитет Норвегии. Поэтому было решено послать в Америку специальную комиссию для достижения официального соглашения с правительством этой страны.

Лучшего переговорщика, чем Нансена, правительству Кнудсена найти было сложно, а Фритьоф никогда не мог отказать своей стране. В результате он отправился в США.

Переговоры затянулись – и Нансен пробыл в США с лета 1917 по весну 1918 года. С большим трудом, но ему удалось заключить необходимое Норвегии соглашение. Все дело в том, что в Норвегии ввели карточки на продовольствие, народ волновался, а министр иностранных дел Иле натягивал переговоры.

Так что Нансену во многом пришлось взять на себя ответственность. Сделано это было более чем своевременно, однако историки отмечают, что результатом упорства Илена и его умения торговаться стали гораздо более благоприятные условия договора, чем те, что предлагались на Рождество.

«Из документов, опубликованных в 1919 году, когда правительство Кнудсена ушло в отставку, - пишет П.Э. Хегге, - следует, что нансен осенью 1917 года сильно рассорился – в письмах через океан – с министром иностранных дел Нильсом Иленом. Шум подняла и партия Хейре, которая в декабре 1917 года потребовала отставки Илена из-за его позиции по переговорам. Согласно дневникам Юхана Кастберга, Нансен был кандидатом на пост министра иностранных дел от партии Хейре, если бы заявка с отставкой удалась.

Финал этой истории имел для руководителя переговоров неприятные последствия, ибо Нанасен позаботился, чтобы переписка была опубликована в виде ответного шага на похвалу Илена за его позицию по переговорам. Гуннару Кнудсену приписываются высказывание о том, что «если бы Илен не обладал огромным терпением, которого так недоставало Нансену, то переговоры давно бы лопнули до своего завершения».

Нансену постоянно прочили место в правительстве, однако он вскоре занялся совсем другим - делом его жизни стала помощь тем, кто в ней нуждался.

Во время пребывания в США Нансен ознакомился с «Четырнадцатью пунктами» президента Вильсона об условиях мира, и по возвращению в Норвегию он стал председателем норвежского отделения Лиги Наций. В этом качестве он принял участие в Версальской конференции 1919 года.

Он стал защитником обиженных и нуждающихся. Опять же вопреки правилам и требованиям общества. Когда он помогал коммунистической России, его называли «красным» - но он знал, что от него зависят жизни сотен тысяч людей.[7] Его не принимала русская эмиграция, не всегда принимали его и в России, где он тоже не считал нужным молчать, когда видел явную несправедливость.

Он всегда восставал против несправедливых законов – и всегда оказывался прав, и в этом смысле анархизм Нансена заслуживает глубочайшего уважения. Замена власти, существующей за счёт подавления одних людей другими и благодаря привилегиям одних по отношению к другим, сотрудничеством индивидов, опора общественных отношений и институтов на личную заинтересованность, взаимопомощь, добровольное согласие и ответственность (исходящую из личной заинтересованности) каждого участника[8], - прекрасные принципы, но вот основываться они могут лишь на глубочайшей порядочности и необыкновенной самодисциплине отдельных индивидуумов.

Нансен этими качествами всегда обладал в высшей степени. Поэтому и все его планы были успешны, а сам он стал символом Норвегии.

Статья написана по материалам первой русской язычной биографии «Фритьоф Нансен. Человек и миф», выпущенной издательством «Игра слов» при поддержке Посольства Норвегии в РФ

--------------------------------------------------------------------------------

[1] Осло до 1925 г. называлось Кристиания.

[2] Brøgger W.C., Rolfsen N. Fridtjof Nansen. London, 1896. С. 47.

[3] Кропоткин П. А. Анархия, её философия, её идеал. М., 2004. С. 58

[4] Нансен-Хейер Л. Книга об отце. Л., 1986. С. 64.

[5] Brøgger W.C., Rolfsen N. Fridtjof Nansen. London, 1896. С. 47.

[6] Нансен Ф. На лыжах через Гренландию. – Собр. Соч. Т. 1. Л., 1937. С. 22.

[7] О помощи Фритьофа Нансена России и миру подробно рассказывается в этом сборнике в статьях З.С. Бочаровой и Т.Ю. Бондаренко.

[8] См. Кропоткин П. А. Что такое анархия?

Опубликовано: БНИЦ/Шпилькин С.В.

Наталаия Будур: Фритьоф Нансен – анархист?

Наталаия Будур: Фритьоф Нансен – анархист?