Сигрун Слапгард. Неизвестные письма Сигрид Унсет дают новый ключ к пониманию ее жизни и творчества

Биограф рассказывает о ранее неизвестной переписке Сигрид Унсет с финско-шведским писателем Ярлом Хеммером, обнаруженной ею во время работы над книгой «Сигрид Унсет. Королева слова»*.

В ночь перед бегством от немецких оккупантов через долину Гудбрандсдал в апреле 1940 года Сигрид Унсет, по всей видимости, сожгла множество писем и черновиков. И она сама, и ее коллеги оставили нам подробное описание драматических событий, произошедших во время бегства. Но никто так и не смог поведать о том, что именно королева слова, председатель Союза писателей Норвегии предала той ночью огню. Мы знаем только, что драгоценный ключ к более полному пониманию ее жизни и деяний потерян для нас навсегда.

Утраченные письма были ценны не только сами по себе, но и могли бы подсказать новые направления поиска биографических сведений. Лишившись этой возможности, мы были бы обречены идти по проторенной дорожке, если бы не его величество случай.

В самом начале работы над книгой «Королева слова» мне неожиданно позвонила норвежский историк Бодил Катарина Нэвдал и спросила, слышала ли я о том, что в Финляндии, в библиотеке Академии Обу, хранится довольно обширное собрание писем Сигрид Унсет. Нет, этого я не знала. Более того, даже авторитетные унсеноведы не подозревали о его существовании. Историк же поведала мне, что значительная часть писем адресована писателю Ярлу Хеммеру, и несколько ― его супруге, Саге Хеммер.

Ни мне, ни другим биографам Сигрид Унсет, было неизвестно, что Сигрид Унсет настолько тесно общалась со своим финским коллегой. И кто бы мог предположить, что они переписывались более двадцати пяти лет? В собрании рукописей Национальной библиотеки Осло хранится всего несколько писем Ярлу Хеммеру, и ничто не указывает на то, что между ними были доверительные отношения. Я знала только, что Сигрид Унсет переписывалась с известным финско-шведским писателем в связи с общескандинавским сотрудничеством.

И у меня не было ключа, который указал бы мне, что надо искать в финских архивах, такого, как другие ключи, побудившие меня заняться поисками в архивах США, например. Объяснение этому довольно простое. Должно быть, перед бегством в Швецию и США Сигрид Унсет в первую очередь, уничтожила письма Хеммера. Они оба плечом к плечу выступали против фашизма и нацизма, а в год перед оккупацией Норвегии сообща боролись за судьбу Финляндии. То, что вплоть до 9 апреля 1940 года в Бьеркебеке1 жили трое финских детей, было напрямую связано с тесным общением Сигрид Унсет и Ярла Хеммера. Так что у нее были все основания сжечь документы, компрометирующие финского коллегу.

Вот почему сохранилось так мало писем Хеммера Унсет. И вдруг этот звонок историка, занимавшейся, собственно говоря, исследованиями в совершенно другой области. Насколько охота биографа за новыми фактами зависит от случая! Совершенно неожиданно я стала «обладательницей» обширной переписки, содержащей множество новых фактов. Многие письма Сигрид Унсет написаны от руки, ее знаменитым неразборчивым почерком, поскольку переписка началась за четыре года до того, как она в 1928 году приобрела пишущую машинку. Я получила доступ к новым материалам всего за год до окончания работы над книгой, и мне срочно пришлось вносить изменения в свою рукопись, ведь теперь в моем распоряжении были новые подробности, помимо всего прочего, о том, как Сигрид Унсет создавала свои книги и о ее борьбе за обретение веры.

Чуткий единомышленник

Кто же этот Ярл Хеммер? Он родился в 1893 году, был младше Унсет на одиннадцать лет и написал свою первую книгу ― сборник стихов «Голоса» ("Røsterna") ― в 1914 году, будучи двадцатилетним юношей. Он издал с десяток поэтических сборников и стал знаменитым благодаря своей ранней любовной и природной лирике. Так что нет ничего странного в том, что Сигрид Унсет прониклась симпатией к этому финско-шведскому коллеге. Как и в ее юношеском творчестве, у Хеммера самые светлые мотивы вдруг сменяются ночной гнетущей тьмой.

Как гласят одни из его самых известных строк:

Я знаю, что песнь моя будет полна:

То смерти темней, то воскреснет

Вновь к свету она, ― голосов то вина,

Что, споря, сплетаются в песни.2

Настоящую славу Ярлу Хеммеру принесла историческая поэма «Царство ржи» ("Rågens rike") в 1922 году. Свою самую извесную книгу «Человек и его совесть» ("En man och hans samvete") он написал в 1931 году и был награжден за нее Скандинавской романной премией (den Store Nordiske Romanprisen). В 1933 году финские шведы удостоили его чести поселиться в писательской резиденции в Борго.

Роман Хеммера об Оланде3 "Утренний дар" ("Morgongеvan") 1934-го года сразу понравился Сигрид Унсет. Он был вполне в ее духе: о буднях островитян в XIX веке, о рыбаках и крестьянах. В нем рассказывалось о том, как вытаскивают сети, об охоте на тюленей, о празднике летнего солнцеворота ― зарисовки, полные чувства и настроения.

Ярл Хеммер с юности страдал депрессиями, он хотел обрести веру, но ему трудно было найти своего бога. А может быть, он скорее искал гармонии в жизни? Об этом он, наверное, и писал Сигрид Унсет. И среди прочего о богоискательстве, о том, как в 1938 году он примкнул к Оксфордской группе4. Спиртное и таблетки не облегчали жизни чувствительной творческой натуре, к числу которых явно принадлежал Хеммер. 6 апреля 1944 года, когда Сигрид Унсет еще была в США, он покончил жизнь самоубийством. Его супруга, Сага Хеммер осталась одна и продолжала переписку с Унсет до ее смерти, пять лет спустя.

Редкая возможность заглянуть в мастерскую писательницы

Первое из писем Ярлу и Саге Хеммерам, хранящихся в собрании рукописей библиотеки Академии Обу, написано Ярлу 1 сентября 1924 года. Его первое письмо Унсет не сохранилось, но из ее ответа ясно, что в нем говорилось о трилогии "Кристин, дочь Лавранса", и Хеммер, вероятно, хвалил автора за то, с каким вдохновением она творит. Может быть, он спрашивал, позволяет ли Унсет произведению увлечь ее настолько, что она вынуждена отступить от заранее намеченного плана, потому как в ответ на анализ романа Хеммером Унсет пишет: «Вероятно, Вы во многом правы. Остальное Вы, естественно, угадали неверно. Развитие сюжета, например, было спланировано с самого начала, и единственное изменение, которое я внесла, состоит в том, что я предоставила Симону Дарре куда более значительное место в романе, нежели предполагала, — потому что влюбилась в него, пока писала».

Таким образом, нам представляется редкая возможность заглянуть в мастерскую писательницы, редкая — потому что Унсет практически никогда не высказывалась о своих книгах, но в этом письме она так оценивает свою работу: «Забавно, что Вы обратили внимание, на сцену его [Симона Дарре] смерти. Однажды ночью я проснулась, села за стол и написала целую главу, — и не поменяла потом ни единой запятой. Это моя любимая глава во всей книге. С наилучшими пожеланиями, Сигрид Унсет»

Одно из немногих сохранившихся писем Ярла Хеммера5 датировано 9 января 1926 года. Оно отправлено из Брандё в Хельсингфорсе.

«Фру Сигрид Унсет! Наконец-то могу выразить Вам свою искреннюю признательность за то, что Вы любезно прислали мне "Улава, сына Аудуна"». К этому времени у коллег уже вошло в привычку посылать друг другу книги, а также свои и чужие рецензии. «Ваша новая книга заставила меня о многом задуматься, — пишет Хеммер, — для меня лично, самое важное на этот раз не величественный и захватывающий сюжет, хотя и его я ценю весьма высоко. В Вашей книге так много рассуждений и мыслей, которые имеют для меня глубоко личное значение, — их я никогда не забуду».

Один из отрывков романа Ярл «мысленно повторяет снова и снова» и цитирует из третьей части «Улава, сына Аудуна»: «И именно через малодушие человеческое множится дьявольская рать, ибо человек страшится, как бы бог не потребовал от него слишком многого. Чтобы он сказал правду, каковую нелегко вымолвить устам, отказался от сладкого греха, без которого он не мыслит себе жизнь прожить, — от выгоды и богатства, прелюбодейства или чванства.

И тут является праотец лжи и ловит душу человеческую своею извечной главной ложью — он, мол, требует менее от рабов своих, а платит много более, покуда ему служишь. Теперь же предстояло Улаву выбирать, в каком войске ему служить»6.

За эти слова, раскрывающие смысл внутренней духовной борьбы Улава, Ярл Хеммер благодарит Сигрид Унсет особо: «Спасибо за эти слова, — пишет он, — столь же истинные ныне, как и много сотен лет назад!»

Новый ключ к пониманию жизни и творчества

Письмо Ярла Хеммера дает ключ к толкованию остальных писем Унсет из собрания Обу. В своих ответных письмах Сигрид Унсет приоткрывает дверь не только в свою творческую мастерскую, но и позволяет нам стать свидетелями своего духовного развития и внутренней борьбы.

Следующее из сохранившихся писем датируется 21 декабря 1928 года и, таким образом, написано вскоре после получения Нобелевской премии. Хеммер, по всей видимости, прислал ей свою последнюю книгу и высказал свое мнение о ее статье «Католическая пропаганда». Унсет признает, что это призыв к борьбе, полемическая атака против всего, что она считает «предрассудками и фальсификацией истории» католичества, выражение солидарности с выходом Ларса Эскеланна7 из государственной церкви и обращением в католичество. Очевидно, Хеммер снова написал ей о своем стремлении обрести веру, и Унсет позволяет себе дать ему совет: «Вы пишите, что хотите, но не можете обрести настоящую веру — Позвольте сказать Вам, что я думаю? — Я думаю, что никто не сможет уверовать без долгой и смиренной молитвы о том, чтобы получить веру в дар — без этого сверхъестественного дара все будет неправдой».

Она цитирует слова Иисуса «все вы соблазнитесь о Мне» (Матф. 26:31) и говорит о вечной борьбе человека со своими инстинктами: «так поступаем все мы, – это соблазн Креста или, как французы говорят еще точнее «le scandale de Jesus-Christ». Унсет рассуждает об «играх нашего подсознания, которые были так хорошо знакомы психологам Средневековья и значение которых более поздние философы не признавали до тех пор, пока ими [играми] не заинтересовался психоанализ, толкуя их фальшиво и аморально; [игры подсознания] мы не в состоянии побороть одной лишь силой нашего сознания». Сигрид Унсет полагает, что для противостояния инстинктам необходима Божья помощь, только Господь дает силы, чтобы избежать катастрофы и грехопадения.

Писательница снова и снова возвращается к теме грехопадения и первородного греха. В ноябре 1929 года она пишет о грехопадении: «вина – это врожденный порок спинного мозга», у человека всегда есть потребность преклонить колена в молитве. Она не скрывает, что сама прошла долгий путь от той грешницы, которой была когда-то: «Оглядываешься назад и вспоминаешь, какой была пять лет назад — да, все-таки я прошла долгий путь, шаг за шагом».

Из ее писем становится ясно: Ярл Хеммер полагал, что к Богу ее привел выдающийся талант писателя. Сигрид Унсет категорически отвергает это предположение. Она не думает, что ее способности к сочинительству что-либо значили для «обращения», и чтобы лишний раз подчеркнуть это, она прибегает к типично унсетовскому острому словцу: «Между творческой плодовитостью и моральными силами столь же мало общего, что и между плодовитостью женщины и ее способностью любить».

Такая формулировка соответствует реалистическим взглядам Сигрид Унсет на сексуальное влечение, один из человеческих инстинктов, мощь которых, по ее мнению, признавалась в Средние века, а затем стала отрицаться. Действие этих инстинктов она показывает в самых сильных во всей норвежской литературе описаниях эротических отношений, таких, как отношения между Кристин и Эрлендом, между Ингунн и Улавом. С любовью, попирающей все законы, она знакома не понаслышке, но как она сама свидетельствует в письмах Хеммеру, Сигрид Унсет как личность прошла долгий и трудный путь, усердно преклоняя колена и упражняясь в смиренной молитве. Свой путь к Богу она явно видит в упражнении в реализме, а не в способности человека творческого к духовным исканиям.

Праздник в Хельсинки

Ярл Хеммер ― красавец, на одиннадцать лет моложе Сигрид Унсет ― впервые встретился с ней на общескандинавском съезде писателей в Хельсинки в 1935 году, после десяти лет переписки. Сигрид Унсет приехала прямо с датского курорта Монтебелло. Там она чувствовала себя уставшей и измученной, но после праздничных дней в Хельсинки стала «как новенькая». Ее почитали как некоронованную королеву скандинавских писателей, и не в последнюю очередь знаменитый шведско-финский поэт, ее старый друг по переписке Ярл Хеммер. В стокгольмских, копенгагенских, ословских и хельсинских газетах мелькали фотографии Сигрид Унсет в праздничном настроении, всегда в центре событий. Какое разительное отличие от женщины, месяц назад покидавшей Лиллехаммер!

Встреча писателей была призвана сыграть важную роль, а именно: обозначить стремление Финляндии стать частью скандинавской общности. Хотя страна в 1932 году подписала с Советским Союзом пакт о ненападении, отношения с большим коммунистическим соседом оставались напряженными. Газеты муссировали слухи о предстоящей войне, которая приобретала реальные очертания на фоне зловещих фигур Сталина, Гитлера и Муссолини.

В Хельсинки приехали многие ее хорошие друзья: Петер и Анна Эгге, Кристиан Эльстер, Арнульф Эверланн и даже Нини Ролл Анкер. Эта поездка взбодрила Сигрид Унсет, она жаждала праздника и общения с коллегами после «духовного голодания» в Монтебелло. По пути она заехала в Копенгаген и пополнила гардероб красивой шляпкой с загнутыми полями, украшенной цветами. Никто не сомневался в том, кто здесь был настоящей звездой, в том числе и представители финской прессы, постоянно окружавшие ее. «Ее чествовали, брали интервью, фотографировали и ухаживали за ней — словом, всячески пытались поднять ей настроение», — записала Нини Ролл Анкер в дневнике8. На прощальном вечере хозяева с восторгом приняли подарок от норвежской делегации: роскошное издание книги «Кристин, дочь Лавранса». Сигрид Унсет поблагодарила за гостеприимство и произнесла «великолепную речь, во время которой зал просто замер от восторга и восхищения»9. Кстати, она процитировала некоторые фрагменты из «Калевалы» — жемчужины карело-финского эпоса. Унсет рассказала, что впервые прочитала эти стихи в детстве, и они произвели на нее неизгладимое впечатление: «Они полностью захватили меня. Волшебная музыка уникальных имен, чарующий и бурлящий <…> поток гипнотических повторений… Словно бурная многоводная река в разгар весеннего половодья, такое впечатление произвел на меня эпос «Калевала», монотонный и грандиозный, и им невозможно насытиться»10.

Ее выступление стало настоящим гимном финским коллегам. «Я просто не знаю, как вас благодарить», — сказала в заключение растроганная Сигрид Унсет. Вдохновленная и укрепившаяся в своей вере в общескандинавское сотрудничество, она вернулась сначала в Монтебелло, а затем в Бьеркебек, дабы приступить к своим делам, — слишком многочисленным, чтобы с ними мог справиться один человек.

Борьба с тоталитарными режимами

«Я очень рада, что наконец встретилась с Вами лично», — пишет Унсет Хеммеру 19 июня 1935 года. Она как раз начала читать его книгу об Оланде. Однако тон их переписки на протяжении второй половины тридцатых становится все более мрачным. Все чаще приходится напоминать себе о надежде на мир, о том, что войны можно избежать. Обоих беспокоит сложившаяся международная ситуация, но создается впечатление, что Сигрид Унсет смотрит на нее более пессимистично, чем Ярл Хеммер: «Утешать себя тем, что солнце снова взойдет — да, хотелось бы в это верить!»11. Сигрид Унсет отказывается погружаться в «царство иллюзий», что, очевидно, является намеком на увлечение Хеммера идеями Оксфордской группы. Мы снова читаем слова реалиста Сигрид Унсет: «Самая невообразимая глупость, какую только выдумали о христианстве, — что оно-де заставляет обратиться к Христу под угрозой ада. Данте можно назвать одним из лучших знатоков человеческой души, ведь в его аду люди просто остаются самими собой»12. Она желает своему другу счастливого нового года, как она пишет, «со страхом и тревогой».

В эти годы Сигрид Унсет все больше времени посвящает Союзу писателей и возглавляет акцию в защиту дела Осецкого. Менее известно то, что она участвует в движении в защиту евреев, жертв преследований в Германии и других европейских странах, организованном радикальными католическими кругами под руководством итальянского священника дона Стурцо.

В 1935году Сигрид Унсет возглавляет Союз писателей и, по словам коллег, становится первым настоящим мужчиной на этом посту. Она помогает своим коллегам, отстаивает их права, выступает за создание фонда материальной поддержки, выплату стипендий и международную солидарность писателей. Времени на дружескую переписку не хватает, и следующее письмо Хеммеру она посылает только в 1938 году. Унсет жалуется Хеммеру: «Вы, наверное, знаете, что после нашей последней встречи я стала председателем Союза писателей Норвегии. У меня теперь масса работы, и к тому же приходится проводить много времени в поезде — от Лиллехаммера до Осло четыре-пять часов езды. […] Такое чувство, что все наиболее значимые ценности в этом мире под угрозой и их надо защищать»13.

«Писать романы теперь не могу»

«Как же не чувствовать себя подавленной, когда мир выглядит так, как сейчас!» — пишет она в коротком письме Саге Хеммер. И снова письмо дает нам важный ключ к пониманию того, что происходит с писателем Сигрид Унсет в эти годы: «Я работаю, но писать романы теперь не могу — отложила один, за который взялась несколько лет назад»14. «Тому, кто еще в состоянии писать — мне кажется, это еще могло бы помочь», — вздыхает она в том же письме.

Как председатель, она имеет право организовывать встречи с писателями — и она приглашает Ярла в Лиллехаммер. В ноябре 1938 года супруги Хеммер приезжают в гости, и дружба становится еще крепче. По своему обычаю, после этой встречи, она посылает друзьям на Рождество козий сыр — с удовольствием нарушая при этом правила почтовых отправлений, которые должны препятствовать распространению ящура.

Необычайно откровенное письмо она пишет о смерти дочери Марен Шарлотты (Моссе), что свидетельствует о том, насколько близкие отношения сложились у нее с Хеммерами: «12 января умерла моя дочь. Ей исполнилось двадцать три года, и она была больна с восьмимесячного возраста. В каком-то смысле я даже рада. Ничего на свете я не боялась так, как того, что она переживет меня; к тому же мир сейчас таков — и едва ли мы доживем до лучших времен — что беспомощному человеку в нем нет места». Сигрид Унсет пишет это 5 июня 1939 года, который стал особенным и для нее самой, и для ее финских друзей. Она трогательно описывает церемонию похорон и называет душевнобольную Моссе человеком, который был не в состоянии «грешить осознанно», и поэтому по ней не служили панихиду, а вместо этого помолились о душах других погребенных на кладбище, чтобы «им было даровано вечное блаженство, коего удостоилось это невинное дитя». Сигрид Унсет пишет своему другу Ярлу, что все произошедшее напомнило ей его стихотворение об ангеле-хранителе.

В том же письме есть и еще один ключ к пониманию ее будней в Бьеркебеке: «И все же мне трудно привыкнуть к тому, что ее нет с нами. В конечном счете, весь уклад жизни в Бьеркебеке строился так, чтобы Моссе было удобно, поэтому все ежедневно, ежесекундно напоминает нам о ней. В это время года мы с ней каждую неделю совершали долгие автомобильные прогулки, чаще всего в горы — в этом году в горах я не была еще ни разу».

Война и эмиграция

Дома на полке у писательницы были и «Mein Kampf», и другие книги, которые могли дать представление о том, как Гитлер поступил бы с таким беспомощным человеком, как ее дочь. Сигрид Унсет писала полемические статьи, направленные против нацистской идеологии. В Германии ее книги уже давно были под запретом. Она постоянно получала письма от евреев из стран, где преследования принимали все более трагический оборот, в особенности из Венгрии. Она часто сообщала об этом Ярлу Хеммеру, что свидетельствует о ее активном участии в деле защиты евреев: «Хуже всего дела обстоят с евреями-католиками, а таких много, немало католических священников и монахинь являются евреями по крови. […] Среди них как раз можно найти лучших священников из всех тех, кого я знала, […] им присуще смирение, они готовы страдать — за свою национальность и за свою веру»15.

«Осенью надеюсь быть», — пишет она в завершение письма, но Советский Союз ее опередил. Дел прибавилось: вместо поездки, она занялась помощью Финляндии. «Финляндия теперь всегда в моих мыслях, — пишет она в следующем письме в ноябре 1939 года. — Господи, помоги нам всем!» Сигрид Унсет все время переживает, что не может помочь всем нуждающимся в помощи. Но она поселяет в Бьеркебеке троих финских ребятишек и отправляет посылки с гуманитарной помощью так часто, как только ей это удается. Сага Хеммер отвечает ей из писательской резиденции, что с такой предусмотрительностью подарки может «выбирать только настоящая хозяйка, опытная в домашних делах».

После бегства из немецкой оккупации в Швецию, она тут же получает приглашение от Ярла Хеммера, живущего в оккупации советской, — ей будут всегда рады в его доме, невзирая ни на какие трудности. Но Унсет уже приняла решение ехать в США. В марте 1941 года она пишет уже из Бруклина, не будучи уверенной, что ее письма доходят до финских друзей: «Жизнь здесь неспокойная, но в каком-то смысле это, наверное, и к лучшему. […] В Бруклине у меня маленькая уютная квартирка, в тихом уголке большого города. Здесь люди гуляют с колясками и собаками, дети катаются по тротуарам на роликах, а ночью не слышно никаких звуков, кроме корабельных гудков с Ист-Ривер, — совсем рядом порт. Во всяком случае, я могу работать почти как дома».

Первое время Сигрид Унсет тратит все свои силы на то, чтобы убедить США вступить в борьбу с нацистами на стороне союзных войск. В письмах ощущается скорее боевой задор, нежели скорбь по старшему сыну Андерсу, погибшему в первые дни войны: «Мы живем надеждой на то, что с Божьей помощью наступят лучшие дни, что несправедливость не восторжествует. И можно заметить, как убеждение в этом растет и здесь, в Америке. Надо приложить все усилия, чтобы одержать победу над тоталитарными государствами и сеющими смерть идеологиями»16.

Сигрид Унсет получает весточку от своих друзей в Финляндии только в феврале 1943 года. «Вы не представляете, как я обрадовалась, когда от вас пришло письмо», — пишет она в ответ. Она спрашивает, помнят ли еще Эльми и Тойми (старшие из троих финских детей) свою «Сигри-Таати» и получили ли они все посылки, которые она посылала. Сигрид Унсет заботит судьба молодого поколения: «Многое лежит в руинах, в том числе и в умах людей по всему миру. Целое поколение молодых людей выросло в условиях, когда гражданской обязанностью и делом совести является попрание всех публичных и государственных авторитетов, ибо все эти авторитеты — не более чем насильники и предатели. Временами я удивляюсь, как же все будет, когда молодежи придется учиться соблюдать законы и права гражданского общества».

Год спустя, в 1944-ом, Ярл Хеммер кончает жизнь самоубийством, но Сигрид Унсет продолжает переписываться с Сагой Хеммер. Из послевоенных писем мы узнаем о ситуации в Норвегии и опустевшей жизни самой Унсет. Даже работа в саду не приносит удовольствия. Радость покинула дом, где раньше собиралась ее большая семья. «Даже сад и цветы не радуют, когда не с кем разделить эту радость». Унсет критикует новые власти, правительство Рабочей партии, «которое состоит из людей, во многих отношениях хороших, но оно легко может присвоить себе диктаторские полномочия и уже пытается ввести в широкую практику меры, которые мы терпели, когда надо было поставить страну на ноги. Я имею в виду национализацию всего подряд»17. Унсет против того, что «государство желает заниматься буквально всем». «У нас и так уже воцарился тоталитаризм, правда, в мягкой форме»18, — пишет она в одном из последних писем Саге Хеммер, за полгода до смерти в 1949 году. Верная себе, писательница участвует в это время в дебатах о сущности коммунизма, развернувшихся на страницах датских газет. Несмотря на то, что чувствует себя отодвинутой на задний план и в личной, и в общественной жизни.

После Второй мировой войны, Сигрид Унсет не дают покоя мысли о судьбах мира, и она делится ими с Сагой. Унсет не верит, что увидит лучшие времена, но «можно надеяться, что молодежь и дети доживут до эпохи, более разумной и счастливой, чем наша»19. По сути, переписка Унсет с финско-шведскими друзьями — это свидетельство ее неподдельного интереса к будущему человечества. В своей духовной борьбе, творчестве, изучении истории главным для нее всегда оставался вопрос: как мы должны распорядиться полученным наследием и что ожидает нас в во времена грядущие. Письма Ярлу и Саге Хеммерам — уникальный ключ к пониманию того, каким борющимся и глубоко чувствующим человеком была Сигрид Унсет.

Перевод Е. Рачинской.