|
www.norge.ru » Новости из Норвегии
09.03.2012
Советские лётчики не раз щекотали нервы норвежским пограничникам
Знаю, о чём говорю. Мне пришлось служить в морской авиации дальнего действия, и сказанное выше в полной мере относится к нашему северному соседу – Норвегии. А за что нас любить, когда мы – морская авиация – неоднократно нарушали её границы, и не только территориальных вод, даже без ведома своего высшего командования. Эти действия были как случайными, так и умышленными. По прошествии пятидесятилетнего срока давности позволю кое-что приоткрыть без ущерба авторитету обновлённой России, отметающей былые негативы, кои ложились тенью на наши отношения. Как-то ночью мы [я говорю о своём экипаже разведчика Ту-16] осматривали нейтральные воды на наличие неопознанных кораблей. Шли цепочкой с получасовым интервалом. Поворотная точка маршрута находилась на уважительном расстоянии от границ норвежского побережья. По моим расчётам штурмана-навигатора пора было возвращаться на базу. Но странно: на экране нашего самолётного локатора земля не обозначалась. Обычно она рельефно отбивается сверкающим радиусом развёртки. Неужели ошибся? Быть не может. – Ты включил высокое? – спросил я второго штурмана, ответственного за работу локатора. – Да, всё сделал, высокое включено. – Но я не вижу картинки. – Я тоже. С этим штурманом я летел впервые. Моего штатного по каким-то надобностям заменили. – Ладно, сейчас увижу берег и уточню. Неужели так уклонился из-за сильного бокового ветра? По моим расчётам он был в 150 километров в час. Что за чёрт! Летим уже лишние несколько минут, а берега всё нет. Я впился глазами в тёмную электронно-лучевую трубку. – Штурман, – это голос второго пилота, – впереди почти под нами огни. – Разворот на курс! – заорал я. – Локатор у тебя отказал, что ли, ведь знай я, что он не работает, давно бы повернул! – Ой, извини, я немного опоздал включить ток магнетрона. – Да что ты за раздолбай! В рифму я выразился ещё грубее. Понятно, мы совершили тяжкий грех – нарушили границу государства. За это и сбить могут. Оставалось томительно ожидать, когда отойдём от побережья и впишемся в свой расчётный маршрут. – В рожу бы тебе дать, – обозлённо прохрипел я уже на земле, когда мы совершили посадку. Старлей стоял передо мною потупившимся подлецом. В аэродромный домик-тепляк вошёл штурман только что приземлившегося за нами самолёта. – Идём за вами, – сказал он, – и на траверзе Лафотен к нам приблизился истребитель с включёнными огнями – как бы с мирными намерениями. Шли мы в Переглянулись с командиром: «Нет, к нам никто не подходил». Тут уж нужно молчать, скрывать свой промах. Виноват был полностью я, ибо отвечал за действия второго. Вот вам пример неслётанности экипажа, ведь не надейся на его «железку», давно бы развернулся, дал команду. Хоть прощения проси у Норвегии за этот казус. А за другой случай тоже надо?.. Разведывательные полёты всегда проходили над морем и почти постоянно – вне видимости земли, над бесконечно-тоскливыми полями облачности. Ту-16 в те начальные времена освоения ещё не имел точных навигационных приборов определения ветра и координат. Можно сказать, перемещались в основном вслепую. В ближних водах нам помогали радиомаяки типа «Веер», установленные на полуостровах Рыбачий и Канин нос. И ещё здорово выручал остров Медвежий, принадлежащий Норвегии: он очень чётко отбивался на экране локатора. А воочию его никто не лицезрел, я во всяком случае. Нам-то что? Включи автопилот и поочерёдно подрёмывай и покуривай, что, конечно, нарушение. А кто узнает, если сами себе хозяева? Поглядывай на приборы, стрелки, цифры, лампочки и на штурмана, что в носу кабины-фонаря всегда что-то пишет и чертит – соображает, значит. Мы возвращались с очередного маршрута; слева как бы внезапно показалось что-то сверкающее. Да это Шпицберген! Полярная земля. Господи, я никогда не видел её вживую, а тут… Гигантские ледяные реки со вздыбленными глыбами берегов блистали в лучах кристаллами льдов. Огромные потоки застыли на пути к морю, и неожиданное солнце переливалось в них перламутровым колером. Сказочная феерия была наградой нашему экипажу за постоянное однообразие полётов. Залюбуешься! Панорама, достойная дара богов! Однако полёт – вещь серьёзная, и на любование штурману отпущено несколько секунд. Некогда! Расчёты и подсчёты… Но навсегда в моей памяти [разве я не сказал, что мне ещё только восемь десятков?] сохранилась эта изумительная, редкостная картина сияющих ледяных рек. – Смотри, штурман, даже с десяти тысяч видны внизу водяные валы. Вот где настоящая кутерьма! – Что справа? – Это же остров Медвежий. Впервые вижу его таким открытым. Давай, командир, зайдём в гости к соседям, правда без приглашения, и щёлкнем. Разведчик и сегодня просил: «Будет возможность – сфотографируйте». Грех момент упустить. – А если у них там ракеты «земля-воздух»? Сшибут ведь как нарушителей. – Так-то оно так, но давай рискнём. Разведчики на него давно зубы точат. – Хорошо. Давай курс. Как будем на него заходить? – За один раз его фотоаппаратами не захватить: он двадцать на десять километров. Придётся сделать три ходки: туда, обратно и снова туда… – Эх, кто бы в него колышки вбил, ветер сильно сносит, «штанов» бы не привезти. «Штаны» – это нестыковка снимков при плановой площадной съёмке. Я открыл бомболюки, внутри которых стояли на качающихся установках четыре почти метрового фокусного расстояния аппарата, включил их и для гарантии продублировал двадцаткой. Извините, это всё специфика работы, коей начались государственные нарушения, что ли. А что поделаешь: страна должна знать, какая, где и откуда может исходить для неё, особенно для авиации, опасность. Наконец люки закрыты; мы вышли на запланированную линию пути довольные и умиротворённые своим… гм… предприятием. – Товарищ полковник, экипаж выполнил полёт по маршруту без замечаний. Мой командир поднял ладонь к козырьку, докладывая уже на земле полковому начальству. – Попутно сфотографировали остров Медвежий. – Кто вам позволил делать это? Голос старшего офицера был раздражительным и злым. – Вы знаете, что пришло указание вообще близко не подходить к этому острову? Кто вам позволил?! Кто разрешил?! – Начальник разведки. – Немедленно позовите начальника разведки! – Чёрт побери, – думали мы с пилотом, – кажется, нам корячится фитиль. Ни за что ни про что. – Вы давали им указание фотографировать остров? Чужую территорию? Интересно, будет ли начразведки врать? Ведь он же при Золотой Звезде Героя Советского Союза. – Вы их не предупредили о запрете? – Я забыл их предупредить… Слава Богу, наш начразведки порядочный, и его награда оказывает на полковника положительное влияние. – Ну, хорошо. Если со стороны Норвегии последует нота, я вас строго накажу. – Есть! Мы вышли, сопровождаемые хмурым взглядом полковника. Вот так: старайся и рискуй, и будешь всегда виноватым. Ноту северный сосед нам не прислал, но через день-два самолёт дальнего действия «Альбатрос» установил постоянное патрулирование: побережье Норвегии – остров Медвежий; туда-сюда и обратно. Кому-то прибавилось работы. А «штаны» не состоялись. Нарушители были мастерами своего дела. Заодно разведка показала Москве, что не зря ест хлеб. Правда, никакой ракетной бяки на снимках не обнаружили. «Любимый город может спать спокойно». И всё же, несмотря на преднамеренные и неумышленные козни и прегрешения, Норвегия, точнее прибрежная её часть, являлась для нас психологической поддержкой, о которой она не догадывалась, во время наших бесчисленных разведок, ибо, собственно, других обстоятельных средств спасения при полётах над морскими пучинами у нас не было. Прими за это благодарность, Норвегия! Серьёзных индивидуальных средств спасения мы не имели. В распоряжении лишь резиновая лодка, вмонтированная в парашют и смахивавшая на оранжевый гробик. Правда, на ежегодных зачётах и экзаменах нас выспрашивали: «А где находятся ваши спасательные средства MЛАС-3 и МЛАС-5 на троих и пятерых человек? На каких шпангоутах припрятаны? Когда самолёт разрушится, вы обязаны знать их месторасположение». На МЛАС-5 даже можно установить парус, если больше делать будет нечего. Экзотика для Канар. Но коль придётся отрыгнуться катапультой, лодчонку, приводнившись, коченеющими руками ты должен подгрести под себя. А вода там б-р-р… Около точки замерзания. Легко представить своё отупелое остывание. Пожалуй, я вам нарисовал сплошной негатив. За всё время моего пребывания на Севере ни одному экипажу в дальней авиации не довелось испытать эту б-р-р... в промозглой купели, а летать мне пришлось в тех условиях более десяти лет. В период освоения Ту-16 у нас возникал вопрос, что делать, если в воздухе случится, не дай Бог, пожар или какая иная пертурбация? А побережье Норвегии невдалеке. Ответы были мямливые и невразумительные: «Что вы! Страна – активный член НАТО, враждебного нам альянса. Катапультироваться на её территории может лишь потенциальный предатель. А поскольку у вас присутствует неуверенность в знании местонахождения спасательных средств – учите матчасть, вы её не знаете». Почти по тому случаю в Великую Отечественную, когда немцы сбили советский истребитель. Взятого в плен пилота стали допрашивать о тактикотехнических данных его новейшего самолёта. «Не знаю», – твердил пилот. Тут наши пошли в наступление и освободили бедолагу. Так он друзьям всё повторял: «Ребята, учите матчасть, больно бьют гады. Я же им честно говорил: не знаю. А они не верили и лупцевали вовсю. Учите матчасть, меньше страдать придётся». – Вообще-то страна ставит перед вами стратегические задачи, а вы всё печётесь о своих шкурных интересах… *** – Везёт же вам, – ухмыльнулся мой пилот. – Куда там, – сумрачно ответил я, ибо назначен был дежурным по гарнизону. Пуговицы, конечно, должны быть надраены, и придётся перечитать устав, ибо я Когда уже в наряде я шёл в столовую, мне повстречался удивлённый сослуживец. – Я не очень понимаю, – глядя на меня, произнёс он, – только что передали: ваш экипаж горит в воздухе на маршруте. – О, нет. Не весь. Пока горит только моя сигарета, – скаламбурил я, сам же подумал: «Кажись, нам с Вовкой, вторым штурманом, действительно повезло, что мы в наряде». Дело было такое [мне доверительно об этом случае рассказал пилот]: – Мы уже прошли весь маршрут, возвращаясь из-за «угла» [имелся в виду загиб норвежской территории; в обиходе это выражение очень прижилось]. И вдруг по внутренней сети я услышал сдавленный хрип радиста: «Командир, вся кабина в дыму». «Хорошо, – говорю, – ты, Гадиев, там поспокойнее. Справа внизу огнетушитель…» Теперь жизнь всех нас в руках радиста, сидящего метрах в двадцати пяти, в хвосте. Раздался голос полковника, что тебя замещал: «Взять курс 180 градусов». И кошка поймёт, если взглянет на карту и компас: мы в сотне километров от неприветливой к нам Норвегии, ставшей родной и желанной. Разворачиваюсь и иду к побережью. Внезапно вспомнил: мои унты на двойном собачьем не подвязаны тесёмочками к кольцам штанов. Тем самым нарушил инструкцию. При покидании самолёта унты будут обязательно сорваны воздушным потоком, и на морозе останусь в одних носках, что совсем неуютно. Осторожно я потянул руку к тесёмочке, чтобы вдеть её в кольцо, и, подняв глаза, встретился тут же с глазами обоих штурманов и второго пилота поочерёдно. – Остолоп! – мысленно выругал я себя. – Это действие – стыдный пример паники. Сам виноват, и пусть твои унты примет море, но свой промах не обнаруживай: ты же командир. Ладонью протянутой руки я похлопал себя по коленке. Замаскировал своё поползновение. Полковник и подполковник загалдели, давая советы и команды. – Гадиев, – говорю я, представив лицо радиста-дагестанца, – Гадиев, справа от тебя на твоём сиденье находится огнетушитель, отстегни его и начинай тушение. Спокойно делай. – Огнетушитель, – повторил за мной дагестанец. – Командир, что это такое? Позднее он мне признался: от волнения забыл, что это означает на русском языке. – Ты укорял его за это? – спросил я пилота. – Что ты. Я видел, парень сильно переживает. Наоборот, похвалил за правдивость. Радист он классный. «Огнетушитель, – продолжал я, – это такой красненький баллон. Протяни руку вправо, и сразу нащупаешь его». Самолёт приближался к спасительному побережью. Я на всю катушку раскочегарил скорость. Побыстрее к ней… Туда… Катапультироваться на землю или скалы, правда, встреча с земной поверхностью в одних носках создаст проблемы. Но никто не виноват. – Огнетушитель… – Правильно, Гадиев, огнетушитель. – Это огнетушитель сработал. – Разворот на курс ноль градусов, – командует полковник. – Тьфу ты, чёрт! Ага, теперь-то мы будем знать, что делать, когда клюнет жареный петух. Хоть в этом польза. – Командир, – всё ещё волновался на земле Гадиев, – все много говорили, но слушал я только вас. – Молодец, Гадиев, – я тобой доволен. Всё в норме. Случай был довольно ординарный. Сработал «паникёр». Есть такая на самолётном огнетушителе чувствительная мембрана. Видимо, в кабине температура повысилась, и пошла распылённая мелкими взвешенными частицами струя, собственно, даже что-то похожее под давлением на густой дым. Дело житейское и в авиации не раз бывалое. Но тесёмочки я теперь всегда привязываю и других заставляю выполнять инструкцию. Как мы зависим от мелочей! Хотя мелочь – это крупное в сжатии.
|
||||||||||||
|
Все права защищены и охраняются законом.
© 1999-2023, «www.norge.ru» |
||||||||||||
на правах рекламы:
Мы не очень уважаемы граничащими с нами государствами: одними из-за бывшего политического высокомерия, другими [касается ближнего зарубежья] из-за прекращения источника привычной халявы, а у иных [это о дальнем] враждебный настрой диктуется традиционной боязнью сильного и не всегда правого соперника или соседа. Впрочем, общественное сознание может трансформироваться, изменилось же у нас понятие о немцах как нации. Даже возникли тёплые отношения, недаром царский двор в прошлом роднился с Германией через её принцесс. Есть какая-то взаимная тяга. Надеюсь, случится подобное и с Норвегией при нашем подобающем поведении.