МЕДЛЕННАЯ АРХИТЕКТУРА
Норвежский архитектор Рейульф Рамстад рассказал "ART1" о реконструкции знаменитой Дороги троллей, движении на Восток и учебе у пейзажей.
Мария Элькина: Расскажите немного о себе и о том, чем вы занимаетесь.
Рейульф Рамстад: Меня зовут Рейульф Рамстад, я норвежский архитектор. Вся моя работа фокусируется на том, чтобы создавать лучшую среду обитания для людей. Никакой особой специализации у меня нет, ведь как только ты начинаешь на чем-то специализироваться, то действуешь уже автоматически. Так что мы беремся за самые разные проекты. И мне кажется, нам удалось воплотить несколько идей, которые действительно улучшают повседневную жизнь.
М.Э.: Каким образом архитектура может улучшать нашу жизнь?
Р.Р.: Я думаю, что архитектура влияет на нас гораздо больше, чем мы можем представить. Я верю, конечно, во все эти высокие технологии и быстрые коммуникации. И в то же время верю, что наше восприятие жизни во многом зависит от чувств – зрения, слуха, осязания. На ваше настроение влияет то, из каких материалов сделаны поверхности, как расположены окна в комнате. Занимаясь проектом, я стараюсь все это учитывать.
М.Э.: Вы говорите о том, что архитектура – это такой медленный процесс. Для того, чтобы как следует продумать расположение окна, нужно ведь потратить немало времени.
Р.Р.: Да, именно так. Время – один из главных наших ресурсов, и один из самых недооцененных. Мы на все должны быстро реагировать, моментально отвечать на письма. Но чтобы придумать хорошую архитектуру, нельзя делать первое, что приходит в голову. Нужно все как следует изучить, обдумать, и только потом предлагать решения.
М.Э.: За Дорогу троллей вы получили массу наград. В чем была идея проекта и каков его результат?
Р.Р.: Я провел десять лет в Италии, и по возвращении домой обнаружил, что норвежские пейзажи – одни из самых красивых на земле. Совершенно не страдая ура-патриотизмом, я ощутил ответственность за то, чтобы сделать их доступными, дать самым разным людям возможность их увидеть, даже если вы перемещаетесь в инвалидном кресле. Другая проблема состояла в том, что местные жители очень плохо обращались с природой. Выражаясь метафорически, они доили корову, но кормить ее не хотели.
Большая часть нашей работы на Дороге троллей – незаметна. Мы предложили ряд решений, помогающих получать энергию, экономить водные ресурсы. Зданий стало меньше, потому что архитектура не была самоцелью. Главный герой здесь – сам пейзаж и та физическая опасность, которую он в себе несет.
М.Э.: Экстремальные природные условия делают архитектуру экстремальным занятием?
Р.Р.: Архитектура рациональна и эмоциональна одновременно. Когда мы начали работать, то думали, что все будет легко и просто. В итоге получилось так, что на планах мы разбивали всю территорию на квадратики по 10 сантиметров, в то время как обычно меряем все с точностью до 1 метра. Здесь же малейшая погрешность могла дать колоссальную разницу в высотах, до нескольких сотен метров. Работать приходилось с хирургической точностью. С другой стороны, нам не пришлось ничего особенно изобретать. По мере того, как мы занимались исследованием, место само подсказывало нужные решения. Этот метод мы, кстати, используем и в городских условиях, где он тоже весьма полезен.
М.Э.: Вы много работаете в условиях дикой природы. Это чем-то принципиально отличается от работы в городе?
Р.Р.: Природные формы всегда чисты. То же самое относится к старой архитектуре. Готические соборы похожи на деревья, а их башни — на горные пики. Так что у природы я учусь формированию пространства.
М.Э.: Откуда берется архитектурная форма?
Р.Р.: Она возникает в процессе проектирования, кристаллизуется сама собой. Никогда не бывает так, чтобы сначала мы придумали, как здание должно выглядеть, а потом все остальное. Это же не скульптура.
М.Э.: Норвегия для жителей Петербурга – одна из немногих стран в Европе, схожих по климату. Когда итальянские архитекторы что-то нам рассказывают, мы им как-то не совсем верим…
Р.Р.: Я думаю, что у Норвегии и России много общего. Например, наши церкви совершенно не классические, в них много от средневековых соборов и от восточных пагод. Вероятно, это пришло к нам через Россию.
М.Э.: И все-таки, как вы адаптируете архитектуру к климату?
Р.Р.: Мы имеем дело с огромным количеством правил. Если вы просто будете им следовать, то не ошибетесь. Другое дело, что эти же самые правила приводят к спекуляциям в сфере жилищного строительства, когда вместо архитектуры вам предлагают коробку, в которой по техническим показателям можно жить. Поэтому я считаю, что архитектор сам должен иметь некоторое представление о технологии, а к правилам относиться критически. Правила – общие для всех, в то время как каждое отельное место, в котором мы строим – уникально. Иногда мы пишем целую кипу бумаг, чтобы получить разрешение отклониться от норм.
М.Э.: Такое возможно в Норвегии?
Р.Р.: Если у вас достаточно аргументов, чтобы доказать правоту своего решения, то, конечно, возможно. В идеале правила должны быть хорошей шпаргалкой, не более того.
М.Э.: Вы сейчас занимаетесь строительством церкви. Но сегодня церковь представляет собой не вполне то, чем она была, скажем, в Средние века.
Р.Р.: Я хоть и не религиозный человек, но меня очень волнуют темы религии и истории. Церковь, которую мы строим, кстати, похожа на средневековую. Она очень простая в плане. В церкви люди двигаются от входа к алтарю. Они проделывают этот путь, когда крестят детей, когда женятся, и даже во время похорон, когда идут за гробом — направление движения не меняется. Еще крестоносцы шли из Европы на Восток. Более того, движение на Восток, к рассвету, есть не только в христианстве, но и в других религиях. Восход солнца – это метафора перерождения. Для меня строительство церкви – своего рода исследование взаимосвязи между пространством, верованиями и движением.
М.Э.: Я так увлеклась вашими размышлениями о движении к рассвету, что забыла свой следующий вопрос, так что мне придется спросить про ваши впечатления от Петербурга.
Р.Р.: Впечатлений у меня масса. Я много читал про Петербург, о нем мне рассказывали родители — они бывали здесь не раз и советовали мне обязательно сюда когда-нибудь попасть. Когда приезжаешь в аэропорт, то все это немного похоже на Китай. По мере приближения к центру город начинает напоминать окрестности Милана. Архитектура в исторической части очень похожа на Францию или Италию. Здесь барокко немного другое, более броское – с яркими цветами фасадов Зимнего дворца, с позолотой. В северных странах есть своя собственная традиция, сложившаяся из переплетения международного стиля и местных особенностей использования цвета. Другая важная вещь в Петербурге – это близость к воде, напоминающая мне о Венеции, в которой я долго жил.
М.Э.: А чем вы занимались в Италии десять лет?
Р.Р.: Вы же слышали про концепцию «медленной еды»? Так вот я занимался медленным обучением. Тратя больше времени, вы получаете лучший результат. Я путешествовал, думал, читал книги – словом, нерационально использовал время. Это была хорошая идея, потому что потом на раздумья времени не остается – нужно работать, воспитывать детей и так далее.
М.Э.: Вы думаете, современный архитектор по-прежнему может учиться у старых итальянских мастеров?
Р.Р.: Я никогда не ставлю во главу угла вопрос эпохи и стиля. Я думаю о пространстве. Путешествуя по Европе, вы обнаруживаете невероятное богатство в том, как люди его используют. Исторические стили гораздо менее интересны.
М.Э.: Значит ли это, что ответ на мой вопрос – положительный?
Р.Р.: Да, разумеется.

Автор: Мария Элькина
ART 1 благодарит фонд ПРО АРТЕ за помощь в организации интервью.
Опубликовано: БНИЦ/Шепелев К.В. Источник: ART1

МЕДЛЕННАЯ АРХИТЕКТУРА
|