Праздники в Норвегии	Искусство Норвегии	Статьи о культуре
Фотоальбом Норвегии	Архитектура	Театр Норвегии
Наука Норвегии	Живопись Норвегии	Национальная кухня Норвегии
Фольклор Норвегии	Культура и искусство в норвежской школе	Национальный костюм

Стейн У. Ларсен - Моделирование Европы в логике Роккана

Стейн У. Ларсен
Введение

Мое представление о конструировании теорий основано на убеждении в невозможности сколько-нибудь детально спрогнозировать, что будет происходить в будущих обществах. Отталкиваясь только от научных теорий, мы никогда не сможем описать, каким будет завтрашний день или более отдаленное будущее. Мы не сможем предсказать, кто будет у власти, какое решение он (или она) примет, какие противоречия разовьются и выйдут на поверхность. Будущее открыто в том смысле, что оно не поддается прогнозированию, однако оставляет за нами свободу выбора условий нашего существования (1).

Роль социальной науки — определять, с учетом установленных исходных посылок, контуры будущих моделей поведения людей и государств и объяснять происходившее в прошлом. Такого рода объяснение состоит в изложении того, как общие переменные скрепляются между собой в определенной последовательности и взаимоизменяются в определенном историческом окружении. Иными словами, общее толкование не направлено на создание полной картины, как это бывает, скажем, когда художник рисует пейзаж. Скорее социальная наука пытается нанести на холст основные цветовые пятна и объяснить их структуру.

В работах Стейна Роккана крайне редко можно встретить упоминания о каких-то политических деятелях, анализ политических событий, подробный разбор конкретных юридических актов, институциональных механизмов или элементов идеологии. Он не намеревался выявлять единичные факты истории или предсказывать что-то на потребу официальной науке, считая любые подобные попытки ненаучными и неосуществимыми. Даже если бы мы были крайне заинтересованы в таких «предсказаниях», очень важных (будь они возможны) для каждого из нас, нам не следует ожидать, что они станут результатом нашей научной деятельности. Роккана же интересовали длинные ряды макроисторического развития, и он использовал их для объяснения избранного на сегодня пути по таким направлениям, как формирование нации, формы государственных структур, региональные различия политической жизни, временные рамки демократизации, сохранение основных расколов-кливажей (широко употребительный термин, заимствованный политологами из геологии, где означает расслаивание, расщепление горной породы на пластины; «кливаж», возможно, более точно обозначает феномен многочисленных расколов общества по различным основаниям) и т.п. Его знаменитая «теория Европы»(или «теория Западной Европы», как бы мы сейчас назвали эту работу) основана на сочетании методов ретроспективного и перспективного анализа (инструментализм). Это грандиозная теория в том смысле, что она вмещает в себя громадное скопление политических сущностей и охватывает временной период в несколько столетий. Роккана мало увлекали детальные сценарии, и он прежде всего стремился очертить структуры потенциальных возможностей, порождаемых исторически сложившимися обстоятельствами, которые мы не можем сегодня изменить. История — это осадок, хранилище символов, наслоенных в стратиграфических структурах.

В настоящей статье я даю сугубо персональную трактовку теории Роккана. Я постараюсь показать, насколько ее постулаты применимы при изучении современной структуры конфликтов в Центральной и Восточной Европе, попытаюсь вычленить тип логики, более или менее определенно встроенной в его модели, и найти пути ее приложения к исследованию указанного европейского региона. Я также кратко набросаю несколько соображений относительно функциональных эквивалентов роккановских «основных переменных» и разберу, каким образом его модели могут помочь в выявлении «ложных исторических взаимосвязей» в давно утвердившихся «истинах» социальной науки.
Решетчатая модель «Западной Европы»

Роккановская манера определения переменных, построения моделей и классификаций часто вызывает недоумение и не всегда согласуется с более легкими для восприятия типами «моделирования». Кроме того, пытаясь учесть и объяснить все новые феномены, Роккан от статьи к статье вносил в свою базовую модель изменения, хотя и отталкивался при этом от все той же «фундаментальной» системы переменных. Его также весьма занимала «игра с моделям» и экспериментирование с «грамматикой исследования» — не для того, чтобы создать совершенный порядок, а как эвристическое средство открытия новых идей.

Один из ошибочных тезисов, звучащих при обсуждении работ Роккана, — об отсутствии должного учета роли «автора» (действующего лица) в его макротеории (2). Подобная критика несправедлива, поскольку делает упор на значение в истории уникальных индивидов и их «внутренних мотивов», — подход, при котором невозможно какое-либо теоретическое обобщение. Роккану удалось избежать «ловушки исключительности» — и он рассматривал не уникальные личности, а структурные макроусловия, позволяющие индивидам в определенных параметрах становиться лидерами (3).

Схема показывает, насколько Роккан озабочен точным определением и вычленением неких детерминантных переменных, затем дополнительных переменных и выявлением их связи с объясняемыми феноменами (4, с. 133-134). Он определяет эти переменные, исходя из предмета своего научного интереса (т.е. «экспликанды», которой могут быть партийные системы, мобилизация масс, время формирования нации и т.п.), а также на основе весьма тщательного изучения идей Вебера и Парсонса, как врожденные свойства людей влияют на видоизменение обществ. Он так же опирался на построения «классических социологов», используя их при выявлении неких «абсолютных» выборов всех людей и всех обществ во все времена («модельные переменные»). Я столкнулся с рядом трудностей, пытаясь понять, каким образом он вывел свою модель из «классических произведений», но оценить другие составляющие его системы рассуждений не составляло ни малейшего труда (5).

Во многих своих статьях Роккан проводит «проверочные испытания» предлагаемой модели, используя исторические примеры государств, занимающих различные ячейки его многосоставной классификации. Такие построения в какой-то мере и заставили его использовать дихотомные переменные — ведь в противном случае по своим размерам и сложности таблицы превысили бы все пределы, допустимые при публикации. Однако, как мне кажется, значительная часть исторических «решений» и «изменений курса» действительно имеет форму выбора между «да» и «нет». Могут быть различные способы принятия решений, а за каждым конкретным из них — стоять любого рода высказанные побуждения, однако результаты во многом дихотомичны и необратимы. Такой подход типичен для роккановского ретроспективного метода.
Некоторые основные сведения

Если с этих позиций посмотреть на логику роккановской модели Западной Европы, эта модель покажется не столь уж специфической. Примерно так же строится любое обычное историческое исследование: мы ищем в прошлом объяснение существующих/современных феноменов, используя исторические предпосылки для толкования современных форм. Чем же модель Роккана выделяется на фоне остальных и в чем ее отличие от других макроисторических построений?

Четыре аспекта модели Западной Европы делают вклад Роккана в науку особенно значимым — именно, где он смог отойти от традиционной системы исторической аргументации и представить «великие пути» в простых формулах: а) динамика «пояса городов»'; б) союзы и варианты выбора на критических этапах европейской истории, а также формы союзов и партийных систем; в) точка «отвердения» в современном государственном строительстве; г) обособление и/или сохранение этнических меньшинств. (Ниже я прокомментирую их и попытаюсь связать с возможным анализом развития Центральной и Восточной Европы.)
Динамика «пояса городов»

Известная роккановская формула взаимосвязи между географическим/топологическим местоположением в Европе и успешностью формирования нации и государства получила признание многих исследователей. Взяв за основу два измерения — силу городов и силу католицизма,— Роккан начертил «концептуальную карту» Западной Европы с пересекающими ее «теоретическими границами».

Вводя понятие «пояс городов», Роккан указывает на два момента: равновесие сил и устойчивость территориального расположения. В беглом историческом обзоре он описывает, как вследствие особого назначения городов, являвшихся звеньями на торговых путях, связывавших Южную и Северную (Западную) Европу, складывался «пояс городов». Города возникли или стали городами в общепринятом смысле во времена Римской империи. После падения римского владычества они в большей или меньшей степени сохранили свою экономическую функцию и добились какой-то формы политической независимости, тем более что многие из них были расположены в отдаленных частях бывшей империи. Там сложилось устойчивое сочетание внутреннего равновесия и удивительной стабильности во временном масштабе. Размеры и богатство городов возрастали, усиливалось их функциональное отграничение от окружавших их сельских территорий, однако все это происходило таким образом, что ни один из них (или очень немногие) не подчинял себе полностью другие, что препятствовало развитию моноцефальной центроструктуры (появлению одного центра).

 «Пояс городов» был также достаточно силен, чтобы воспрепятствовать вторжениям и захвату его частей силами извне. Таким образом, Западная Европа была географически перерезана на две части этим динамическим равновесием сил. (Если отвлечься от функций расположенных в городах церквей, — а города, согласно Роккану, были буквально «нашпигованы соборами», — «католическая ось» север — юг практически не имеет отношения к формированию общего облика «городской зоны».)

Выдвинув концепт «пояса городов», Роккан сформулировал теоретический постулат, легший в основу целого ряда различных гипотез. «Пояс городов» выполнял функцию канала распространения юридических кодексов, алфавита, религии, требований горожан, союзнических отношений и т.д. Кроме того, динамика и равновесие «пояса городов» замедлили процесс формирования государств и наций там, где позднее (на завершающей стадии новой истории, когда национализм стал в Европе серьезной силой) возникли жесткие — а под воздействием фашизма и нацизма и разрушительные! — режимы. Надо сказать, что выделение «пояса городов» в качестве главного географического фактора в Европе придумано не Рокканом.

Историки и географы давно анализировали роль Рейна и других основных транспортных магистралей Западной Европы, а Роккан использовал их труды. (Роккан быстро «подбирал» центральные идеи других исследователей. Размышляя над своими переменными, он часто находил работы, во многом дополнявшие его собственные построения. Одно из его «открытий» — французские географы Э.Жюйяр и А.Нонн. Ища модели городских структур в Западной Европе, он наткнулся на их карты городов и коммуникационных путей в Европе, которые послужили подтверждением его идей, «карты» и концепции «пояса городов». Точно таким образом им были использованы тезисы И.Валлерстайна, Б.Мура-мл., П.Андерсона, А.Хершмена и др). Но его попытка вскрыть внутреннюю динамику межгородской конкуренции как движущую силу развития всего региона, показать ее следствия для близлежащих территорий Западной Европы представляет, на мой взгляд, выдающийся вклад в наше понимание «макроисторических механизмов». «Пояс городов» явился ядром и «двигателем» Западной Европы, определившим ее территориальное деление и структуру. Государства/империи возникали вне «пояса городов», в то время как сам этот «пояс» оградил себя от власти этих государств/империй.

Насколько эта модель оказалась устойчивой, можно понять из современной карты, представленной экономистом А.Дж. Хингелем исследовательскому отделу Комиссии ЕС. На карте было изображено то, что Хингель назвал «голубым бананом», — зона наивысшего экономического развития Западной Европы после второй мировой войны. Эта зона до такой степени повторяет роккановский «пояс городов», что трудно себе представить более полное совпадение.

Применима ли модель «пояса городов» и логика ее построения для анализа территориальной структуры влияний, а также путей развития Центральной и Восточной Европы? Возможно ли выделить там «пояс городов» либо иного рода территориальные агломерации с аналогичными функциями?

Зона наивысшего экономического развития в Европе в послевоенные годы протянулась конусообразно от Лондона до Милана. Она имеет форму банана, а название «голубой», идет от цвета, в который она была окрашена на первом варианте карты. Другое название зоны — европейский «горячий банан». (См.: Us Vllles Europеennes. Mat /959. Report pour la DATAR, p.79).

Или история земель, изображенных в восточной части роккановской «карты», настолько отлична, что бесполезно искать там подобия? Существовал ли «пояс», связывавший Византию с Москвой, этим третьим Римом, «канал», по которому, наряду с торговлей, шло распространение религии, юридических кодексов и письменности (алфавита)? Был ли «пояс» — пусть иного рода, чем обнаруженный Рокканом на Западе,— тянувшийся от Вены через Будапешт вплоть до Византии? А как насчет «недостающей оси» между Москвой и Веной через Польшу и Литву?

Чтобы уяснить все это, необходимо дать ответ на два наиболее важных вопроса: (1) где расположен «пояс городов» или проходит ось какой-либо коммуникационной сети в Центральной и Восточной Европе, а если таковых нет, то (2) какие следствия для данной части Европы имело их отсутствие?

Объем моих познаний по истории и географии Центральной и Восточной Европы не позволяет мне составить полный реестр возможных типов городов и городских агломераций в этом регионе за последние четыре столетия. Мне также не достает знаний, чтобы оценить все достоинства или недостатки Волги, Дуная, иных главных транспортных артерий региона как основы диффузионной сети, аналогичной той, которую обеспечивал «пояс городов» в Западной Европе. Однако мне кажется, что ни одна из ведущих транспортных артерий Центральной и Восточной Европы никогда не выполняла роли «свободного» канала. Они «закрывались» в Москве или в Вене и таким образом действовали скорее не как «канал», а как «воронка» с узкой протокой, ограничивающая влияния, которые несли бы информацию на территории за пределами основных центров.

В качестве средства, способного помочь нам приблизиться к постижению различий между Востоком и Западом, я предлагаю ввести понятие «треугольника имперских центров». Лежащая в его основе идея восходит к той части исследований Роккана, где он анализирует причины, по которым первые в Европе нации-государства сформировались на территориях, примыкающих к «поясу городов»,— в династических центрах. По Роккану, династические центры, будучи не в состоянии проникнуть внутрь «пояса городов», в большей или меньшей степени подчинили себе земли, расположенные между этим «поясом» и своими главными городскими центрами. Их государственно-централизаторские усилия помешали росту других городов и обретению ими той динамической автономии, которая отличала города «пояса». Кроме того, династические центры отгораживали свои города от идущих из «пояса» влияний (6).

Если следовать логике Роккана, то «треугольник империй» между Византией, Веной и Москвой должен был функционировать так, что составлявшие его империи на столетия вперед «высушивали» простирающееся между ними пространство. Развитие городов и поселений было крайне затруднено, и препятствия были тем значительнее, чем ближе к разделяющим три империи секторам эти города и поселения располагались. Выходит, что сила империй была несовместима с развитием «пояса городов» или, если подойти к этому вопросу с иной стороны, отсутствие «пояса городов» в какой бы то ни было форме и позволило империям набрать силу и обрести устойчивость на столетия. По отношению к Западной Европе сходный тезис звучал бы так: Римская империя ослабла, поскольку отдаленные от Рима города приобрели большую силу. Можно провести и другие аналогии. Тезис «равновесие/равноправная конкуренция» внутри «пояса городов» заставляет вспомнить о «равновесии» внутри «треугольника имперских центров». Чем крепче были империи (все три в единый промежуток времени), тем сильнее они препятствовали росту городов вблизи своих территориальных границ. Поэтому долговременное сохранение равновесия сил между империями влекло за собой аналогичное запаздывание в развитии городов и поселений в тех регионах, где сходились имперские сферы влияния.
Критические точки истории и выбор союзов

Роккановские «детерминантные переменные» — это «пояс городов» и конфигурация западноевропейского континента в соответствии с тем, как этот «пояс» делит его территорию и воздействует на распространение экономических, информационных и других импульсов. Территориальное положение политической единицы на переменной «карте» Роккана имело решающее значение для ее «движения» в последующие столетия.

Роккан выделил четыре «критические точки» как главные организующие вехи на пути, который пришлось пройти всем государствам и политическим образованиям Западной Европы. Этими «критическими точками» (их также называют революциями) являлись: Реформация, национальная революция (воздействие Французской революции), промышленная революция и «коммунистическая» революция. (К моментам аналогичной важности не были отнесены «первая» и «вторая» торговые революции; не считались равнозначимыми и последствия сельскохозяйственной и технологической «революций».) Его в первую очередь интересовали сдвиги в структуре властных союзов внутри правящих политических сил и среди элит. Именно поэтому он и рассматривал названные выше «критические точки» в качестве основных поворотных пунктов/точек расколов и объединений за последние 400 лет. Влияние «критических точек» истории испытали на себе все без исключения западноевропейские государства, хотя в разное время и в различной степени, и потому — используя ретроспективный метод — можно начертить «карту» структуры союзов на указанных выше четырех точках и в результате вывести современную партийную систему. С помощью подобной систематизации (сам Роккан называл данную процедуру «механическим» и «типологическим упражнением») было сконструировано и наполнено эмпирическими примерами из истории Западной Европы знаменитое «древо решений», отражающее трехступенчатый путь создания восьми вариантов партийных систем (8).

Обозначения:

Н — внутреннее ядро объединенных «строителей нации», контролирующих главные элементы государственной машины;
Ц — группа духовенства, упрочившаяся в рамках национальной территории и получившая значительную долю контроля над сферой образования;
Р — наднациональное духовенство под контролем римской курии и папы;
И — инакомыслящая, нонконформистская группа религиозных активистов, противостоящих Ц и Р;
3 — объединенная группа освященных законом землевладельцев, контролирующих значительную часть основного производства на национальной территории;
Г — объединенная группа городских торговцев и промышленных предпринимателей, контролирующих, набирающие силу второстепенные отрасли национальной экономики;
П — движение сопротивления на порабощенной периферии против власти национального центра.

Модель накладывает следующие ограничения на возможное союзообразование:

1. Н и И, а также Н и П всегда будут противостоять друг другу, их вхождение в единый союз невозможно.

2. Н должны выбрать себе союзников по двум направлениям — религиозному и экономическому.

3. На религиозном фронте у Н есть три варианта выбора: союз с Ц; — переход на секуляристские позиции — С; — союз с Р.

4. На экономическом фронте выбор Н ограничен двумя вариантами: — союз с 3; — союз с Г.

5. Характер избранного Н варианта союза определяет выбор П, однако со следующими ограничениями:

(а) если Н объединились с Ц, модель допускает два возможных исхода:

(а`) если Ц доминирует, единственным вариантом выбора П на религиозном фронте является союз с И;

 (а") если имеется сильное католическое меньшинство, П расколятся на две группы — ответом на союз Н-Ц-3 будут союзы П'-С-Г и П"-Р, ответом на союз Н-Ц-Г будут союзы П'-И-З и П"-Р-3;

(б) если Н выберут в качестве союзников С или Р, для П останутся лишь варианты П-С-Г и П-Р-3 или просто П-Г и П-3, союзов П-Р-Г и П-С-3 не будет.

Закон союзообразования, отображенный на «древе решений» и проиллюстрированный «таблицей союзов», в чем-то усложнен и, вероятно, не совсем логически безупречен. Тем не менее, он открывает реальную возможность действительно широкого взгляда на развитие партийных систем, высоко оцененного по глубине проникновения в суть вопроса (9).

Классификационная схема Роккана, основанная на структурах альянсов в различные «критические точки» истории, позволяет выявить геополитическое расположение партийной системы Западной Европы и лучше понять согласованность роккановских моделей. Государственное строительство на основе географического расположения в рамках структуры «пояса городов» взаимосвязано с той стадией становления партийной системы, которая сопровождалась предоставлением избирательного права всем взрослым мужчинам и вытекающей из этого мобилизацией масс.

Значение концепции четырех «критических точек» и их воздействия на формирование партийных систем заключается в том, что она обеспечивает весьма полное и обоснованное объяснение западноевропейских партийных систем. Из модели выпадают лишь две сколько-нибудь значимых группы партий — «защиты территорий» и аграрных. На эти два важнейших отклонения Роккан обращает особое внимание и объясняет их, исходя из специфики географических факторов: топографической изоляции и особых форм землевладения.

Посмотрим, теперь, играли ли какую-либо роль выделенные «критические точки» и обусловленная ими система расколов (кливажей) в Центральной и Восточной Европе? Существуют ли они там и можно ли составить соответствующую им «карту» расколов и партийных систем? Или, лучше, поставим вопрос по-другому: как, используя роккановское разветвляющееся «древо решений» при создании ретроспективной «карты» происхождения нынешней партийной системы, обнаружить «точки» критического выбора центрально- и восточноевропейской истории? Роккан, как представляется, применял «поступательный» метод: он брал обозначенные выше четыре революции как данность, а затем последовательно дихотомизировал их воздействие, заканчивая сложившейся к 1920 г. в Западной Европе партийной системой, откуда и черпал эмпирические примеры. Правда, во многих регионах Восточной Европы воздействие Реформации чувствовалось не так остро, как в Западной, да и влияние Французской революции было заметно менее ощутимо к востоку от Варшавы, чем к западу. Возможно, кто-то также обнаружит, что национальная и промышленная революции происходили там в обратной последовательности или с крайне незначительным разрывом во времени. Иными словами, мы можем использовать идущие от Роккана аналитические подходы, даже когда имеем дело с отличной в корне эмпирической реальностью — в обратном порядке и выискивая расхождения.
Точка «отвердения» в европейской истории

В свое время Архимед говорил: «Дайте мне точку опоры, и я переверну землю». В обычных исторических трудах и в повседневной жизни в качестве «нулевой» точки временной шкалы мы берем дату рождения Христа или же используем такую форму отсчета, как «до» и «после» крупных событий, к примеру, американской, французской или русской революций. Многое в работах Роккана подталкивает нас к иному принципу выделения опорных («фиксированных») точек в истории. Роккан приобрел действительную известность именно тогда, когда (совместно с Липсетом) сформулировал тезис об «отвердении», который действительно является попыткой определить ту точку в истории, где сходятся несколько линий развития.

Им была высказана мысль о том, что в период около 1910 — 1920 гг. все современные европейские государства достигли своей окончательной формы под углом зрения электоральных и партийных систем, правил голосования. (Но это был отнюдь не тезис о конце истории.) Гипотеза «отвердения» была выдвинута в конце 1960-х годов, и устойчивость европейских партийных систем, исходя из существовавшего тогда «положения дел», выглядела поразительной. Если бы Роккан мог продолжить свою работу в 1980–1990-х годах, он, судя по всему, учел бы в своих моделях новые обстоятельства, но сохранил общий взгляд на историю, на скрытый в ней набор расколов и конфликтов, выступающих на поверхность лишь в конкретные моменты.

Другие исследователи пришли к тому же заключению, констатировав, что в 1910–1920 гг. в Западной Европе «отвердели» в их нынешней форме конституции, государственные границы и основные права. Значит, влияние роккановского постулата о «фиксированной точке» было весьма широким. После 1910–1920 гг. не произошло практически ничего значимого, и истоки любой сегодняшней «девиации» можно отнести к «нулевым» годам (10). (Этот тезис не должен заставлять нас считать, что события, происходившие до 1910/1920 гг., не были важными. Напротив, они являются теми базовыми переменными, которые объясняют, почему столь существенны «нулевые» годы (11)).

Какой смысл заключен в данном постулате и как мы должны его оценивать, размышляя о бесчисленных бедствиях двух мировых войн, о создании и падении нацистского и коммунистического режимов, о громадном научном прогрессе XX в.? Попробуем найти ответ на этот вопрос, рассмотрев две группы проблем: а) сохранения расколов (кливажей) и институтов; б) соответствия постулата эмпирической реальности.

Весьма интересен с этой точки зрения опыт Италии — страны, чья политическая система долгое время находилась под властью фашизма (более длительное его господство — только в Испании и Португалии) и была в значительной степени разрушена в результате вторжений и партизанской борьбы в годы второй мировой войны. Тем не менее при переходе к демократии после 1943–1945 гг. там возникли практически те же самые партийные и институциональные структуры (за исключением института монархии), что и до 1923 г. От политической системы, прошедшей через стадию авторитаризма в полном смысле слова, можно было ожидать значительно большего отказа от прошлого: ей вроде бы требовалась радикальная перестройка. Когда фашистский период окончился, народ не должен был бы снова обратится к той самой системе, которая породила фашизм. Таким образом, как представляется, опыт Италии полностью согласуется с роккановским тезисом, что «нулевая» точка 1910/1920 гг. придала окончательную форму западному плюралистическому, капиталистическому государству. Даже такие мощные политические катаклизмы, как фашизм и война, не смогли поколебать структуры, достигшие своего наивысшего развития в «фиксированной точке». (В то же время полный обвал итальянской партийной системы во время последних выборов, похоже, уже входит в противоречие с вытекающим из роккановской гипотезы тезисом о стабильности.)

Если обратиться к Восточной Европе, то там произошедшие после 1989 г. революции дали толчок разговорам о возрождении партийных систем, полностью стертых с политического ландшафта на больший или меньший промежуток времени. В России и на многих других территориях, находившихся под ее контролем, к моменту большевистского переворота партийные системы были недоразвиты. Можно выделить по меньшей мере два этапа эволюции партийных систем (с разным уровнем политической конкуренции) монархий и республик Центральной и Восточной Европы: после первой мировой войны и до установления авторитарной диктатуры и после второй мировой войны до упрочения коммунистического однопартийного господства. Однако партийные системы, вышедшие на поверхность во многих странах этого региона, весьма напоминают те, которые действовали там до авторитарных переворотов правого или коммунистического толка. Они как бы пребывали в спячке во время долгой зимы жестких репрессий, но были вновь возвращены к жизни с весной демократии.

Между тем, эти партийные системы унаследовали лишь некоторые черты прежних. Значительное число партий — новообразования, порожденные специфической ситуацией перехода от коммунистического прошлого. Потому-то так сложно провести полное сравнение нынешних партийных систем с предшествующими, по крайней мере, сейчас, учитывая, сколь малый отрезок времени мы их наблюдаем. При этом следует иметь в виду, что старые (и новые) партийные системы Центральной и Восточной Европы с самого начала отличались от западноевропейских. Аграрные партии, отсутствие которых в Западной Европе Роккану с таким трудом удалось объяснить с помощью переменных, лежавших вне его основной «карты», на востоке были, напротив, нормой. Крупные аграрные партии подавляли электоральную конкуренцию, тогда как христианско-демократические и христианско-социалистические партии практически отсутствовали. Либеральные партии, составлявшие важный элемент западных систем, влачили на востоке Европы жалкое существование.

Иными словами, современные партийные структуры стран Центральной и Восточной Европы имеют лишь отдаленное сходство со своими предшественниками и весьма отличаются от западных образцов. Что же из этого логически следует в контексте рассматриваемых проблем? На этот вопрос можно дать два ответа. Во-первых, во время коммунистического и авторитарного правления структура кливажей на востоке Европы претерпела действительные изменения. Во-вторых, основные линии социальных расколов проходят там иначе, чем на ее западе. Поскольку же указанные линии предопределяют собой ту базу, на которой возникают и развиваются партийные системы, то восточные партийные системы отличаются от западных. Первый ответ означает, что структура расколов на востоке Европы изменилась значительнее, чем на западе; второй — что Центральная и Восточная Европа не проходили через те «критические точки» или «революции», которые отмечены в теории Роккана. Поэтому нам необходимо найти и выделить другие «критические точки» или хотя бы оценить названные Рокканом в иной перспективе, а также определить масштабы изменений. И если мы обнаружим устойчивость центрально и восточноевропейских систем, то сможем приступить к изучению вопроса о слабом воздействии изменений режима на партийные системы и на интенсивность социальных расколов. Это — лишь несколько из тех сложных проблем, которые встанут перед «рокканианцами», когда они возьмутся за моделирование партийных систем Центральной и Восточной Европы.
Роль территориальных и культурных периферий

Громадные познания Роккана по истории и географии Европы позволили ему проанализировать ее территорию как диахронически, так и синхронически. Создавая «карту» периферий, он прежде всего обратил внимание на крупные миграционные перемещения в Европе, показав, как образовалось смешение поселений, отличавшихся друг от друга по языку, традициям и религии. После распада Римской империи и неудачных попыток восстановить ее в различных частях Европы обнаружились многочисленные анклавы «периферийного населения». В средние века и позднее многие из этих анклавов были поглощены мощными державами центра, но некоторые, часто благодаря особому территориальному расположению, сохранили свою идентичность и частичную автономию (12).

Роккан проследил исторические корни и сегодняшнее положение каждого из анклавов второго типа. Когда в конце 1970-х годов появились деволюционные/сепаратистские движения, он усиленно занялся изучением вопроса о том, как эти культурно-сепаратистские движения и их территории могут быть поняты в общем контексте европейской политики. Тогда его «концептуальная карта» была дополнена теорией периферий, что существенно расширило ее познавательные возможности в качестве модели Европы.

Согласно теории периферий, «пояс городов» был окружен двумя «буферными зонами», образованными этнически и культурно выделяющимися анклавами. Эти «буферные зоны» обеспечивали центральному «поясу» защиту против династических центров к западу и востоку от него: будучи отличными от династических центров и располагаясь на значительном расстоянии от них, они с трудом поддавались интегрированию. Таким образом, существование «буферных», внутренних периферий помогало сохранению «пояса городов». Одновременно они служили «границами» династических центров.

Помимо внутренних периферий существовали и внешние (обращенные к морю или же к суше периферии, по терминологии Роккана), выполнявшие иные функции, не связанные с динамикой «пояса городов». Расположенные вдали от мощных нивелирующих центров, они были слабо связаны с нациями-государствами и успешно сохраняли свою идентичность и территориальную автономию. Их также можно рассматривать как «объедки» конкуренции за ресурсы между наиболее мощными нациями-государствами, т.к. они часто обладали незначительными ресурсами, а их транспортные связи с главными рынками и городами были весьма затруднены.

Число национальных и культурных границ в Центральной и Восточной Европе по меньшей мере не уступает западноевропейскому. Вхождение населенных меньшинствами территорий в состав более крупных наций-государств или их более-менее автономное существование, вне сомнения, столь же важны для этой части Европы, как для ее запада. Каким тогда образом роккановский подход к перифериям и особым культурно целостным регионам может помочь нам понять развитие исторического и политического ландшафта Центральной и Восточной Европы? Что такое периферия и культурно выделяющееся меньшинство? Периферия определяется по ее отношению к центру, а культурное меньшинство — по его отношению к большинству, устанавливающем нормы национальной культуры. Поэтому изменения территориальных границ и рост либо упадок центров имеют огромное значение для понимания того, почему те или иные территории и проживающее в определенном регионе население определяются как социальная и/или географическая периферия.

Когда началась перестройка, проблемы национализма внезапно (для сторонних наблюдателей) выросли до, казалось бы, бесконечного конфликта во многих областях Восточной Европы. Одновременно усилилось и предубеждение против культурных меньшинств. Тоталитарная система, похоже, полностью преуспела в подавлении требований национальной идентичности и политической автономии. Точнее, авторитарные режимы оказались в состоянии сдержать выход на поверхность этих проблем или наложить на них печать молчания, ужесточив контроль над проявлениями инакомыслия и сепаратизма.

Роккановский взгляд на культурные меньшинства и территориальные периферии был призван объяснить общие контуры политического развития Западной Европы. Периферии являлись частью этой единой реальности, и Роккан смог дать им функциональное истолкование в рамках своей обшей «концептуальной карты». Поэтому первое, что требуется при анализе культурных меньшинств и территориальных периферий в Центральной и Восточной Европе, — дать ответ на вопрос об их функциональной роли во всеобщей парадигме формирования государств и национального строительства.

Вернемся к идее о «треугольнике империй». Позволяет ли она наглядно вычленить «влияние» особых и географически целостных регионов? А концепция «буферных зон»? Каким образом можно поместить центрально- и восточноевропейские периферии в эти рамки?

Периферии было сложно завоевать и ими было трудно управлять. Поэтому они играли роль внешнего «оборонного рубежа» против других врагов, но в то же время несли с собой угрозу развития по пути автономизации либо присоединения к соседней империи. Большинство конфликтов в Центральной и Восточной Европе, как мне кажется, отражают динамику государственного строительства внутри империй. Империи нуждались в легитимности, на которой бы держалось их существование, они в меньшей степени были озабочены распространением благосостояния, нежели демонстрацией силы и потому, возможно, имели больше стимулов завоевывать периферии, а не использовать их в качестве буферных зон. Таким образом, не исключен вывод, что в Центральной и Восточной Европе «буферная функция» отсутствовала, и тамошние периферии не могли поддерживать свою идентичность и устойчивость схожими с западными путями. По той же логике, подобная несбалансированная стратегическая ситуация сделала саму проблему национальных меньшинств гораздо более острой и менее открытой для решения путем переговоров, чем на Западе. Иными словами, роль и место периферий мы объясняем не культурными и религиозными переменными, а их расположением внутри более широкой структурной «карты» геополитического влияния.

Такой подход соответствует ходу мыслей Роккана. Он предполагает отказ от объяснений, исходящих из культурных пристрастий и какого-либо рода «расового темперамента», но, напротив, трактует сохранение меньшинств и их политическое состояние с точки зрения длинных рядов исторического развития. Их сегодняшнее положение, в т.ч. политическое, — следствие стратегических акций вне их собственного контроля и результат воздействия, давних сил развития. Подобный подход может помочь нам лучше разобраться, к примеру, в боснийской ситуации. Босния, как представляется, попала в весьма специфическое положение: располагаясь на стыке империй в достаточно важный период истории, она сохранялась в рамках сбалансированного геополитического порядка, который внезапно был сломан.
Привлечение новых идей для выявления ложных взаимосвязей

Исследовательская стратегия Роккана и его научная программа изучения Европы, считают многие ученые, — это впечатляющая попытка объединить огромное число синхронических и диахронических деталей политической истории в упорядоченную систему толкований. Критики обнаружили немало слабостей в «эмпирических тестах» или «иллюстрациях» Роккана, равно как и в логике его построений, однако его подход и титаническая попытка создать «концептуальную карту» встречает все возрастающее международное признание.

Мое беглое освещение важнейших составляющих роккановской теории было направлено на то, чтобы привлечь внимание к возможности «применения» или переноса модели путем выявления противоречащих свидетельств, — подход, объясняющий отсутствие предсказанных моделями Роккана структур с помощью конструирования альтернатив. Мы можем определить его как исследование модели с помощью противоречащих ей предположений. Методика такого подхода заключается в следующем. Четко формулируется гипотеза, утверждающая противоположное тому, что доказывалось Рокканом. Когда это сделано, исследователю, вероятно, придется заняться поиском того, что могло бы заменить влияние переменных, присутствующих в его гипотезе/модели, и в результате начать поиск альтернатив.

Я не буду сейчас дальше развивать эту идею, а остановлюсь на другом стратегическом приеме, также связанном с роккановскими моделями. Он заключается в выведении гипотез исторического развития, вскрывающих ложные взаимосвязи в «общепринятых» исторических представлениях. Предлагаемый мною пример основан на изучении структуры поддержки нацизма в Германии (13). Во время прорыва НСРПГ 1930-1933 гг. эта поддержка была наивысшей в ряде областей севера и северо-востока Германии. Наибольший иммунитет к нацизму демонстрировали южные, католические области, а также рабочие промышленных районов крупных городов (4, с. 295).

Теоретическим объяснением этих результатов служила концепция «политической церкви». Католическая церковь, породившая сообщество и социальную солидарность, отсутствовавшие в протестантских районах, с одной стороны, и организованность рабочих, их компактное проживание в городах, с другой, создали прочный щит против мобилизационных усилий нацистов (14). По разным причинам, но эти два сообщества обладали большим «иммунитетом» к альтернативе НСРПГ и демонстрировали более низкий уровень ее поддержки в рассматриваемые три года.

Если же мы примем роккановскую систему аргументации, объяснение этих региональных электоральных различий будет совсем иным. Значительная часть Германии входила в «пояс городов» с его системой автономных городов, конкурирующих в рамках устойчивого равновесия. В результате там сформировалась традиция сопротивления процессу строительства централизованного государства. Так, юг Германии был лишь условно втянут в кампанию Бисмарка по созданию второго германского рейха. Укорененность на данных территориях Германии (ее юге и крупных городах) антигосударственнической традиции заставляет предположить, что потенциальная возможность каких-либо будущих рывков в направлении более сильной и более централизованной государственной системы была там весьма ослаблена. Идеология же НСРПГ ставила во главу угла концентрацию всей полноты власти у государства и под контролем фюрера, в этом же заключались и организационные цели партии. Иными словами, альтернатива НСРПГ являла собой антитезу традиции «пояса городов». В начале своей карьеры Гитлер пытался использовать сепаратистские традиции Баварии, стремясь превратить ее в опорный пункт для завоевания на сторону своей партии всей Германии. Дабы преобразовать страну, он планировал «марш на Берлин» с юга, т.е., опираясь на традиции географического «сепаратизма», пытался подорвать основы сепаратизма на юге.

Таким образом, мы имеем дело с историческим феноменом, внешние проявления которого не позволяют увидеть задействованные в нем глубинные исторические и территориальные силы. В основе поддержки Баварией НСРПГ в период становления этой партии лежал сепаратизм, но когда во время решающих выборов начала 1930-х годов реальная подоплека призыва Гитлера стала очевидной, регион оказал ему наименьшую помощь. И в обоих случаях Бавария вела себя правильно, в полном соответствии с теорией «пояса городов».

Данный пример (взятый из области, в которой я в течение некоторого времени проводил изыскания) — лишь один из многих, где мы можем построить очень важные модели, исходя как из разработанной Рокканом «концептуальной карты», так и из общей структуры исследований политико-топографических макроусловий.

Когда Роккана попросили проанализировать макросилы, способствовавшие падению демократии и установлению фашистских/нацистских режимов, он выстроил свои гипотезы на основе собственной модели, отталкиваясь от: а) территориального расположения стран на «концептуальной карте»; б) их позднего включения в семью западноевропейских наций-государств и связанной с этим слабости позиций в мировой капиталистическо-империалистической конкуренции. Германия, Италия и, возможно, Австрия попались на удочку фашистов/нацистов, поскольку те сумели мобилизовать поддержку, пообещав обеспечить «опоздавшим» государствам «справедливое» место на мировой сцене. Логика рассуждений Роккана была следующей. Поскольку данные страны занимали специфическое положение на «концептуальной карте», процесс формирования государства прошел там с опозданием, а поскольку они замешкались с национальным строительством, то их позиции в капиталистической конкуренции за колонии и мировые рынки оказались весьма слабыми. В результате у них имелся «двойной стимул» к фашистской/нацистской революции.

Кроме того, если следовать логике Роккана, «запаздывание» подразумевало и врожденную слабость политических систем этих стран. Неразвитость традиций либеральной терпимости и демократического правления делало их уязвимыми для революционных переворотов (4, с.145-152). Таким образом, построения Роккана — его собственная макромодель, его версия «опоздавших» стран и сконструированная на их основе общая микромодель региональной поддержки НСРПГ — позволяют нам понять макро- и микроусловия, объясняющие крайне важный феномен недавнего прошлого.
Политическое искусство и общественная наука

В настоящее время ведется достаточно много исследований, связанных с текущими событиями в Центральной и Восточной Европе. Потребность в них очевидна и объясняется двумя причинами. Во-первых, секретность источников и идеологический контроль ставили серьезные препоны на пути научных изысканий, так что для ученых стран этого региона значительное число тем оставалось закрытым. Отсутствие доступа к информации серьезно затрудняло и исследовательскую работу, проводившуюся в других частях мира. Во-вторых, подобные исследования имеют сейчас важное практическое значение как средство решения политических проблем, встающих при переходе от коммунизма, контролируемой экономики и однопартийной системы к политическому и национальному плюрализму. В частности, напряженность ситуации в экс—Югославии и в ряде областей бывшего Советского Союза возлагает на общественную науку огромную ответственность, требуя от нее ответа на сложные вопросы и выбора путей выхода из конфликтов и хаоса. Посредники-миротворцы из ООН, такие как лорд Оуэн, Т.Столтенберг и др., в отчаянии пытаются найти хоть какие-нибудь рычаги, позволившие бы добиться работающего компромисса, остановить кровопролитие и возвести фундамент для установления долговременного мира на территориях бывшей Югославии. Могут ли модели Роккана чем-то помочь в подобных ситуациях?

Отсутствие или недостаток мужества довести до конца заключения, вытекающие из имеющихся знаний, не позволило мировому научному сообществу предсказать крах коммунизма. Стоит ли ожидать, что оно будет стремиться к решению еще более серьезных проблем, связанных с конфликтами последнего времени? Можно также задать себе вопрос о том, какую пользу России, Польше и другим частям посткоммунистического мира принесли в действительности советы привлеченных с Запада специалистов по рыночной экономике? Похоже, сейчас сложилась ситуация, когда чем большей является потребность в надежных консультациях при сложных политических ситуациях, тем меньше пригодного для непосредственного, использования способна предложить общественная наука.

Тем не менее у этой проблемы есть один очень важный аспект. Чтобы добиться развязки конфликта, его нужно понимать. Под этим я подразумеваю нечто иное, нежели опыт по практическому улаживанию конфликтов. Многим государственным деятелям приходилось в ходе своей карьеры принимать участие в международных делах, и подобным опытом они обладают — умеют говорить на соответствующем языке, создавать необходимую атмосферу переговоров, выявлять затрагивающие соперничающие стороны проблемы и т.п. Используя метод проб и ошибок, они даже способны, при благоприятном стечении обстоятельств, добиваться успеха в нахождении приемлемого компромисса для установления более или менее длительного мира. Не исключено, что в столь сложной ситуации, с которой мы столкнулись сегодня, — это единственно возможный путь. Ученые-обществоведы могут проявлять нетерпение и желание помочь, но вряд ли способны предложить необходимую помощь. По крайней мере, если они мыслят на языке «простых решений» и «конкретных» альтернатив.

Роккановские модели длинных рядов развития дают понимание конфликтов. Внимательное использование «концептуальной карты» Европы позволяет получить картину того, как через последовательные ступени формирования союзов и периферизации территориальных меньшинств вызревали сегодняшние конфликты. При анализе процессов развития партийных и государственных систем модели Роккана демонстрируют важность континуума времени, скрытого за видимыми ныне очертаниями конфликтов. Они показывают, как установившиеся структуры сохранялись на протяжении столетий, впадая в «спячку» при наиболее жестких режимах.

Прикладная общественная наука должна, поэтому, быть сдержанной и терпели вой даже тогда, когда общественные запросы столь драматичны, как сегодня. Недоучитывать сложность глубокого понимания — значит злоупотреблять общественной наукой. Это не ограничивает право ученых действовать, выражать свои политические взгляды, поддерживать то, что они считают правильным, и осуждать то, что им кажется ошибочным. Границы между активно вовлеченным гражданином и ученым смазаны, и активность имеет свою собственную ценность, о которой мы должны помнить. Для многих из нас, как и для Роккана — это основной мотив работы. А у него было терпение. Он снова и снова перерабатывал свои модели, часто запутывая читателей, но сохраняя полную уверенность в том, что он на верном пути.

Примечания:

1. Этот тезис во многом соответствует кредо К.Поппера, изложенном в предисловии к его работе «Нищета историцизма». См.: Popper К. Poverty of Hiitorism. L.,1957.

2. См.: «Journal of Theoretical Politics», 1990, vol.2, № 2, p.131-150.

3. Обсуждение этой проблемы см.: Hagtvet В. (ed.) Politikk niellom kkonomi og kultur. Stein Rokkan som potitlsk sosiologog forsk nlngspirator. Oslo, 1992, p.255-282.

4. Cм: Larsen St.U. et aI. (eds.) Who were the Fascists? Oslo, 1980.

5. Критика этого неясного положения в теории Роккана дана в: Abrahams Ph. Historical Sociology. 1982, p. 162-172. См. также: Allardt E. Reflections on Stein Rokkan's Conceptual Map of Europe. Bergen, 1982, p.3-4.

6. Более или менее детальный анализ уникальности процесса государственного строительства в Западной Европе по сравнению с остальным миром см.: Eisenstadt S.N., Rokkan St. (eds.) Building States and Nations. Models and Data Resources. Vol.1. L.,1973, p.73-97.

7. См.: Rokkan et al. (eds.) Centre-Periphery Structures In Europe. N.Y.,1987. p.54-63.

8. Впервыеэтатеориябыласформулированав: Rokkan St. ,Lipset S.M. Party Systems and Voter Alignings. N.Y., 1967, p.36-39.

9. См.: Kolner Zeitschrlft fur Soziotogie und Sozialpsychologie, 3. Heft 33 Jhrg. 1981, p.431-433.

10. См.: Mair P. The Problem of Party System Change // «Journal of Theoretical Politics», 1989, №1 . p.251-276; Lybeck J.A. Research Note. Is the Upset-Rokkan hypothesis testable? // «Scandinavian Political Studies», 1985, vol.8, p.105-113; Shair M. Are Western Party Systems «Frozen»? Comparative Dynamic Analysis // «A. Comparative Political Studies», 1989, vol.17, № l,p.35-79.

11. Одна из лучших критических статей, анализирующих общий подход Роккана и в особенности его тезис о точке «отвердения», написана Р.Элфордом и Р.Фрндлендом. См.: Alford R., Friedland R. Nations, Parties and Participation: A Critique of Political Sociology // «Theory and Society», 1974, № 1, p.307-328.

12. Наиболее развернутая оценка «буферных» и связующих периферий дана: Rokkan St. et al. (eds.) Centre-Periphery Structures In Europe. N.Y.,1987, p.17-105. См. также: Gottman J. (ed.) Center and Periphery. Spatial Variation in Politics. L., l980, p. 163-204; Rokkan St., Urwin D. (eds.) The Politics of Territorial Identity. Studies In European Regionalism. L.,1982, p.1-17.

13. Я благодарен П.Бакка, подсказавшему мне эту идею.

14. См., вчастности: Burnham W.D. Political Immunization and Political Confesslonallsm: The United States and Weimar Germany // «Journal of Interdisciplinary History», 1972, vol.III, № 1; Loomis Ch.P., Beegle A. The Spread of German Nazism In Rural Areas // «American Sociological Rcview», 1946, №11.

15. Stein Rokkan. 1921-1979. Bergen, 1980, p.28-47.

Статья в переводе на русский язык впервые была напечатана в журнале «Полис», 1995, № 1. Публикуется в сокращении.

Опубликовано: БНИЦ/Шпилькин С.В. Источник: Русский Архипелаг

Стейн У. Ларсен - Моделирование Европы в логике Роккана

Стейн У. Ларсен - Моделирование Европы в логике Роккана