Архитектурные памятники Норвегии	Викинги	Нобелевские лауреаты
Знаменитые имена	Даты истории Норвегии	Статьи
Эпоха викингов	Великие путешественники	История Норвегии - обзор
Норвегия в годы Второй мировой войны

Изучение древности и средневековья

Научная историография началась в Норвегии в XVIII в. и вследствие политического подчинения страны Дании была составной частью датской историографии. Правда, первым выдающимся историком, который дал общий обзор истории Норвегии, был исландец Тормод Торфеус (1636-1719), автор "Истории Норвегии" (на латинском языке, 1711¹). Другой исландец, Арни Магнуссон (1663-1730), знаменитый собиратель древнескандинавских рукописей, заложил основы источниковедения; датчанин Якоб Лангебек (1710-1775) начал издание повествовательных памятников по истории Дании и Норвегии²; уроженцем Норвегии был, однако, Людвиг Хольберг (1684-1754), выдающийся драматург и, пожалуй, наиболее крупный историк северных стран того времени, автор "Описания Дании и Норвегии" (1729) и "Истории Датского государства". (1732-1735)³. В книгах Хольберга истории Норвегии уделено большое внимание, причем подчеркнуто значение страны в экономической жизни объединенного Датско-норвежского королевства. Основоположником собственно норвежской историографии считается Герхард Шёнинг (1722-1780), автор незавершенной "Истории Норвежского государства" (в 3-х томах, 1771-1781)⁴.

В канун освобождения Норвегии из-под датского владычества был основан норвежский университет в Кристиании (1811), и тем самым создалась институциональная основа для самостоятельного развития исторической науки в стране. Несколько позже, в 1831-1832 гг., там же было учреждено Общество для изучения языка и истории норвежского народа. Наиболее известным историком из круга деятелей норвежской буржуазной революции 1814 г. ("поколения 1814 г.") был Кристиан Магнус Фальсен, автор книг "История Норвегии при короле Харальде Прекрасноволосом и его мужских потомках" (в 4-х томах, 1824) и "Право земельной собственности в Норвегии в его отношении к государственному устройству" (1815)⁵. Как видно даже из названия последней работы, Фальсен связывал особенности истории Норвегии с характером земельной собственности; эту специфику он видел в том, что в Норвегии никогда не получали развития ленное право, феодализм.

Уже в период становления самостоятельной исторической науки в Норвегии в конце XVIII – начале XIX в. отчасти определились те черты, которые остались присущими ей на всем пути дальнейшего развития: ограничение преимущественно национальной проблематикой, внимание в первую очередь к внутренней истории, к судьбам норвежской нации, национальных общественных и политических институтов, между тем как международные отношения, войны, история других стран занимали ученых лишь в незначительной мере.

Характерные черты норвежской историографии в XIX – начале XX в. – определение главного направления в истории Норвегии и создание обобщающих концепций. Выдвигавшиеся историками теории и их смена в значительной мере были обусловлены политической борьбой и идеологией определенных классов Норвегии. Центральной проблемой социальной и идейной жизни страны в тот период оставалась проблема национального освобождения – отсюда и проистекает преимущественный интерес ученых к эпохе независимости, т. е. к средним векам.

Историки "поколения 1814 г." изображали период унии с Данией как время упадка и унижения Норвегии, а датское правление как "противозаконное". В противоположность этому социальное устройство независимой Норвегии в классическое средневековье (до XIV в.) они идеализировали: страна не знала дворянства, и монархия опиралась якобы на свободное крестьянство. Причину упадка этой общественной системы и подчинения страны Дании историки начала XIX в. усматривали в "ошибочной" политике неспособных королей XIII и XIV столетий.

История Норвегии в раннее средневековье и в период, пред-шествовавший Кальмарской унии (1397), оставалась в центре внимания норвежских ученых и в 40-50-е годы XIX в. Именно в пору древней государственной независимости, по их убеждению, были заложены основы норвежской нации, сложились ее индивидуальные черты. Разделяя в большей или меньшей степени тезис об исключительности развития Норвегии, эти исследователи стремились показать ее ведущую роль на скандинавском Севере в раннее средневековье, вклад норвежцев в мировую историю.

Столпы норвежской исторической школы в указанный период – Рудольф Кейсер (1803-1864) и Петер Андреас Мунк (1810-1863) – подчеркивали демократические традиции в раннем норвежском обществе. Появление в связи с походами викингов королевской власти привело, по их мнению, к противоречию между этой властью и демократическим патриархальным устройством. Идеалом для Кейсера являлось "равновесие" между монархией и народовластием, и, пока такое равновесие сохранялось, Норвегия, как он полагал, оставалась могучим государством. Нарушение "баланса сил" в пользу короля, происшедшее в XIII в., – таков источник последующего упадка страны и подчинения ее Дании⁶. Однако и в "датское время", согласно представлениям Кейсера и Мунка, сохранялась определенная преемственность в национальной жизни, культурном и общественном развитии норвежского народа. В построениях Кейсера нашел известное отражение конфликт между королевской властью и норвежским стортингом в 30-е годы XIX в. (не отсюда ли идея "равновесия" между монархией и народом?).

Ученик и продолжатель Р. Кейсера П. А. Мунк (его капитальное исследование – "История норвежского народа", 1851-1859)⁷ в большей мере признавал наличие имущественного неравенства и социальной борьбы в норвежском средневековом обществе. Не имея более возможности игнорировать острые социальные конфликты современности, норвежские историки после европейской революции 1848 г. были вынуждены, хотя бы отчасти, отказаться от романтической идеализации скандинавской древности, свойственной ученым первой половины XIX в.

В ранней истории норвежского государства Мунк видел столкновение двух правовых принципов: феодального и родового. Первый из этих принципов отстаивала королевская власть, претендовавшая на верховенство над страной и стремившаяся поставить всех подданных в положение своих вассалов. Этому принципу противостояло право одаля в интерпретации Мунка – свободной собственности родов на землю: за это право держались богатые и знатные землевладельцы, оказывавшие сопротивление королевской власти. Обострение внутренней борьбы приходится на вторую половину XII и начало XIII в.– королевская власть одерживает победу над противниками единства и независимости страны. Концепция Мунка оказала значительное влияние на последующую норвежскую историографию, представители которой вслед за ним исходили из мысли, что главной чертой истории средневековой Норвегии была борьба противоположных начал – государственного единства и местного сепаратизма, королей и знати.

Вместе с тем в творчестве норвежских историков последней трети XIX в. отразились позитивизм и эволюционизм – излюбленные идеи европейской буржуазной общественной мысли того времени, неверие в возможность резких скачков в истории. Их представления о прошлом норвежского народа в большой степени определялись актуальными потребностями политической борьбы между противниками и сторонниками сохранения шведско-норвежской унии, борьбы, которая как раз в тот период приобрела особую остроту. Преимущественный интерес ученых предыдущего поколения к ранней истории Норвегии не разделялся новым поколением; центр тяжести исторического исследования переместился на "датскую эпоху", в особенности на период после 1536 г., когда с окончательной ликвидацией самостоятельных государственных институтов зависимость Норвегии от Дании стала наиболее ощутимой. В отличие от своих предшественников, подчеркивавших отрицательное влияние датско-норвежской унии на положение норвежского народа, историки последней трети XIX в. отмечали и благоприятные, на их взгляд, последствия этого объединения. Разногласия между "унионистами" и "антиунионистами" выражались в том, что первые (М. Биркеланн, Т. Аскехоуг⁸ и др.) отстаивали мысль о формировании норвежской нации и ее политическом подъеме в период унии, тогда как вторые (Э. Саре) утверждали, что демократическая традиция в Норвегии нового времени унаследована от периода, предшествовавшего Кальмарской унии. Историки-"унионисты" видели носителей идеи национального подъема в буржуазии и чиновничестве, сформировавшихся именно в период датско-норвежской унии; Саре же считал хранителем "старинной свободы" на протяжении всей "датской эпохи" крестьянство и полагал, что у крестьян демократические идеалы были впоследствии заимствованы "новыми классами".

Однако при всех противоречиях между указанными направлениями (их теории были связаны с политическими взглядами соперничавших тогда буржуазных группировок: либералов – "антиунионистов", примыкавших к партии "Венстре", и консерваторов – "унионистов" из партии "Хёйре") представители норвежской историографии конца прошлого века имели между собой немало общего. Все эти историки были эволюционистами: во главу своих буржуазно-националистических концепций они на первое место ставили такие социальные и идейные ценности, как "нация" и "свобода"; самые методы исследования, при известных индивидуальных различиях, были у них общими.

Крупнейшим норвежским историком XIX в. был Эрнст Саре (1835-1917). Переход Сарса с позиций "скандинавизма" к норвежскому национализму нашел отражение и в эволюции его исторической концепции. Стремясь к всеобъемлющим построениям, Саре недооценивал многообразие исторического развития, что делало его теории уязвимыми уже в полемике с историками консервативного направления. Тем не менее националистическая концепция Сарса оказала наибольшее влияние на норвежскую историографию конца XIX – начала XX в. Саре выступал против "материалистического понимания общественной жизни", в котором обвинял своих оппонентов, сторонников консервативного направления, придававших значение таким факторам в истории, как природные условия, производство и т. п. Историю Саре стремился понять в ее целостности, в гармонии. Вслед за Спенсером он видел в обществе и государстве организм, проходящий ряд стадий в своем естественном и неизбежном росте. Саре представлял себе историческое развитие в виде медленного поступательного движения, без каких-либо резких скачков. Свойственные каждой эпохе политические и правовые учреждения, которым он уделял главное внимание, служили, по его убеждению, обществу или нации в целом, а их значение постепенно со временем изменялось. Проникнутая оптимизмом, присущим норвежской буржуазии периода борьбы за полную национальную самостоятельность, историческая концепция Сарса имела в качестве своего главного звена идею прогресса, прежде всего прогресса духовного, морального и правового. Смысл исторического развития Норвегии, по Сарсу, заключается в достижении полной независимости.

Взгляды Сарса на конкретные проблемы истории Норвегии имели немало общего с теориями Кейсера и Мунка. Но впервые в норвежской историографии он создал концепцию истории Норвегии на всем ее протяжении, причем в постоянной связи с общеевропейской историей. Саре стремился показать, в какие периоды история Норвегии приобретала специфические черты и выявлялся "диссонанс" с историей Европы и в какие она сближалась с ней, а также каким образом менявшийся характер этой взаимосвязи отражался на судьбах Норвегии. Так, сохранение Норвегией в средние века древнего общественного устройства привело, по мнению Сарса, к отставанию ее от остальной Европы и в конечном счете к зависимости от Дании; зато в новое время, когда началось общеевропейское движение к свободе и демократии, наличие в Норвегии соответствующих старинных традиций явилось определенным ее преимуществом.

Главная мысль Сарса (в его четырехтомном "Обзоре норвежской истории", 1873-1891) заключалась в том, что Норвегия, будучи в раннее средневековье наиболее аристократической страной в Скандинавии, затем в результате разгрома родовой знати монархией превратилась в наиболее демократическую страну Северной Европы и сохранила демократический общественный строй на всем протяжении своей истории вплоть до XIX в. При этом те самые факторы, которые послужили причиной ее слабости в период Кальмарской унии, – демократический характер ее устройства после падения аристократии, преобладание свободного крестьянства – в дальнейшем стали основой ее подъема: свобода норвежского крестьянина-бонда в глазах Сарса приобретала решающее значение для будущего страны, в крестьянах он видел "прочную и широкую основу" для достижения Норвегией национальной самостоятельности. В период датского господства, по убеждению Сарса, норвежский народ сохранял и развивал самобытное общественное устройство, и 4 Норвегия никогда фактически не сливалась с Данией⁹.

В начале XX в. норвежские ученые стали проявлять больше интереса к экономической истории, однако поначалу они ограничивались преимущественно внесением поправок и уточнений в общую схему Сарса, не трогая ее по существу. Такова коллективная "История Норвегии для норвежского народа" (1909-1917), написанная при участии самого Сарса, Э. Херцберга, А. Бюгге, А. Тарангера, О. А. Ёнсена, И. Нильсена, по-прежнему сосредоточенная на политической и юридической проблематике¹⁰. Но и после того как разработанная Сарсом схема истории Норвегии была отвергнута представителями нового направления в норвежской историографии, последние частично восприняли его либерально-националистическую точку зрения, подчиняющую социальную историю "истории нации".

После расторжения в 1905 г. шведско-норвежской унии комплекс национальных исторических проблем перестал определять развитие норвежской историографии, на первый план выступили экономические и социальные вопросы. Ведущие историки, связанные с усиливавшимся в то время рабочим движением, испытали на себе влияние марксистской теории. Это влияние, особенно заметное в творчестве двух наиболее крупных норвежских историков текущего столетия: Халвдана Кута (4873-1965) и Эдварда Бюлля (1881-1932), дало им возможность в 1910-1920-х годах порвать с традиционными представлениями об истории средневековой Норвегии и выдвинуть новые плодотворные концепции.

На смену схеме Мунка-Сарса, согласно которой в основе истории Норвегии в средние века лежала борьба между знатью и опиравшейся на народ королевской властью, пришла та точка зрения, что подлинный антагонизм в норвежском обществе состоял в конфликте между крестьянством и господствующим классом крупных землевладельцев во главе с королем. Отвергнув тезис историков XIX в. об исключительности исторического развития Норвегии, Кут и Бюлль отмечали существенное сходство в социальной и политической эволюции Норвегии и других стран Европы (развитие ленной системы, преодоление раздробленности, рост крупного землевладения). Кут и Бюлль стремились осмыслить историю Норвегии в категориях классовой борьбы между крестьянами и землевладельческой аристократией в средние века, между крестьянами и буржуазией в новое время, подчеркивая экономическую основу этой борьбы¹¹.

Однако воздействие марксистской мысли на норвежскую историографию ограничилось, особенно у Кута, в основном признанием первостепенной важности экономического развития и роли классовой борьбы. Феодализм еще понимался им в обычном для западных историков того времени смысле – только в качестве правовой и политической системы. У Кута – правого реформиста – идея классовой борьбы вообще была подчинена националистической точке зрения, он слабо различал понятия "государство" и "нация"¹². В последний период долгой жизни Кута его интерес к социальной проблематике вообще ослаб¹³.

Новое понимание истории Норвегии в средние века вырабатывалось этими учеными в непосредственной связи с переоценкой исторических источников. Историки XIX в. строили свои концепции, опираясь преимущественно на изучение повествовательных памятников и законов. Но на рубеже XIX-XX вв. взгляд ученых на исландские саги как исторические источники резко изменился, доверие к ним было подорвано (работы Г. Сторма и других норвежских исследователей, в особенности шведского историка Л. Вейбюлля). Больше внимания стало уделяться социальной истории, и интерес в значительной мере переместился на анализ актового материала, данных археологии, топонимики, антропонимики, нумизматики, рунологии, истории искусства и религии¹⁴. Кут пошел дальше: в сагах XII и XIII вв. он видел уже не только искажения и анахронизмы, но отражение "партийной" точки зрения времени записи саг. Политически тенденциозная трактовка важнейших событий конца XII – начала XIII столетия – в "Саге о Сверрире" и у Снорри Стурлусона – перешла, по мнению Кута, в историографию XIX в., которая приняла на веру идею о том, что в основе развития Норвегии с IX по XIII в. находилась борьба между знатью и королевской властью; на самом деле, по Куту, только для специфической ситуации периода "гражданских войн" был характерен конфликт между частью знати и королями, опиравшимися на новый слой – служилое дворянство¹⁵. Стремление понять повествовательные памятники в свете идейно-политической жизни породившей их эпохи со времени Кута остается характерной чертой норвежской историографии (хотя ряд утверждений Кута, нелишне прямолинейных, вызвал критику).

По-новому Кут и Бюлль ставили вопрос о соотношении общего и специфичного в истории Норвегии. Укрепившись, королевская власть заложила основы феодализма в Норвегии (как ив других скандинавских странах). Страна утратила политическую независимость в XIV в. не потому, что в ней исчезла знать – оплот самостоятельности (так у Сарса), но вследствие того, что сменившее старую знать новое служилое дворянство по мере обособления от остального общества вынуждено было искать поддержки у собратьев по классу в Швеции и Дании; союз аристократов трех северных стран, пишет Кут, послужил социальной основой их объединения, в. рамках которого более слабая Норвегия неизбежно принуждена была играть подчиненную роль. Решающее значение крестьянства в истории Норвегии объясняется Кутом не ослаблением аристократии (мысль Сарса), а тем, что сила сопротивления бондов господствующему дворянству постоянно возрастала. Кут прослеживает классовую борьбу крестьян со времен Сверрира и вплоть до XIX в. По мнению Кута, история Норвегии не столь глубоко отличалась от общеевропейской истории, как полагали его предшественники, и развивалась по тем же линиям, что и вся Западная Европа. Ю. Скрейнер усматривал в отказе от идеи исключительности истории Норвегии главную заслугу Кута¹⁶.

Бюлль уделял большее внимание, чем Кут, экономическим проблемам средневековья, обнаружил более глубокое понимание природы феодального государства и церкви, чем это было характерно для западных медиевистов того времени. Трактовка им истории Норвегии в XI-XIII вв., в которой в качестве главных тем выделены экономика и социальный строй, обусловившие классовую борьбу, а равно и взаимоотношения церкви и народных масс, военное и финансовое устройство страны¹⁷, легла в основу дальнейшего изучения истории средневековой Норвегии историками в годы перед второй мировой войной и в послевоенный период. Бюлль был одним из основателей Института сравнительного изучения культур (в Осло).

Взгляды Кута и Бюлля по ряду конкретных вопросов средневековой истории Норвегии не раз встречали возражения специалистов. Тем не менее, по признанию виднейших норвежских историков, их концепции остаются наиболее ценным вкладом в историографию страны. О. Даль пишет даже о "коперниканском перевороте", совершенном Кутом в норвежской историографии¹⁸. По нашему мнению, то, что в современной норвежской научной литературе принято называть "материалистическим пониманием истории" Кута и Бюлля, вероятно, точнее было бы квалифицировать как экономический материализм.

Куту и Бюллю, как и некоторым их ученикам, присуща тенденция к упрощенной трактовке воздействия экономических отношений на историческое развитие. Заметна эта тенденция, в частности, в произведениях видного представителя указанного направления, ученика Бюлля, Ю. Скрейнера (1903-1967), перу которого принадлежит ряд важных исследований по политической и экономической истории средневековой Норвегии. Пытаясь объяснить успех первого норвежского короля Харальда Прекрасноволосого в объединении страны материальными причинами, Скрейнер преувеличивал роль торговли в этом процессе: король и ярлы, правившие в северо-западной и северной части побережья, будучи заинтересованы в защите важных торговых путей, по которым вывозили меха, шерсть и шкуры, якобы именно поэтому вступили между собой в союз, заложивший основу сотрудничества монархии и знати и возникновения государства как орудия их классового господства¹⁹. Гипотеза Скрейнера, не обоснованная материалом источников, мало убедительна, так как торговые интересы едва ли являлись определяющими в исторических процессах периода раннего средневековья.

Длительный и очень тяжелый экономический упадок, который переживала Норвегия начиная с XIV в., Скрейнер опять-таки стремился объяснить чисто экономическими факторами; в противовес прежним теориям, указывавшим па разрушительные последствия страшной эпидемии чумы ("Черной смерти" в середине XIV в.), этот ученый искал ключ к решению проблемы во внешней торговле: спрос ганзейских купцов на продукты норвежского скотоводства (коровье масло) и ввоз ими большого количества зерна в Норвегию привел, как настаивал Скрейнер, к переориентации ее сельского хозяйства – от земледелия к скотоводству. Симптомы упадка земледелия в Норвегии Скрейнер обнаруживал задолго до эпидемии чумы²⁰. Однако и эти построения были отвергнуты последующей историографией, и более детальные исследования не подтвердили выдвинутых Скрейнером тезисов: именно чума нанесла сокрушительный удар по хозяйственным основам Норвегии, роль же ганзейцев в экспорте масла не была столь велика; данные, на которые ссылается этот ученый для доказательства мысли о перестройке сельского хозяйства до середины XIV в., были истолкованы им весьма спорным образом²¹.

Вряд ли преувеличением будет сказать, что в норвежской медиевистике экономическая тематика ныне преобладает. Внутренняя колонизация, распределение земельной собственности, дробление сельских дворов, процесс смены свободных крестьянских собственников арендаторами-лейлендингами, семейная и соседская община, картина экономического и демографического упадка Норвегии в XIV столетии – таковы центральные проблемы историографии (наряду с историей государственных и местных институтов, отношений между церковью и монархией). Наибольшие успехи в этом отношении достигнуты локальными исследованиями, необходимость и плодотворность которых была продемонстрирована уже Бюллем. Как заметил современный норвежский историк, со смертью Кута ушел последний представитель "школы полихисторов"²² – ученый, занимавшийся практически всеми разделами истории Норвегии (с древнейших времен до новейших) и самыми разными ее аспектами. Нынешний этап развития норвежской медиевистики характеризуется преобладанием конкретных, частных исследований над обобщающими построениями. Подобное развитие отчасти объясняется усложнением работы историков в связи с появлением в поле их зрения как новых видов источников, так и новых проблем; углубленное изучение вопросов экономической истории неизбежно влечет за собой более узкую специализацию. Кроме того, за ломкой традиционных представлений в трудах Бюлля и Кута, естественно, последовало уточнение многих их выводов.

Наиболее крупный представитель современной медиевистики в Норвегии ученик Э. Бюлля – Андреас Холмсен. Инициатор и руководитель ряда научных проектов по упомянутым выше проблемам экономической истории, который поставил их на прочную основу локального исследования²³, Холмсен вместе с тем является почти единственным из современных норвежских ученых, отважившихся дать обзор истории Норвегии, начиная с доисторической эпохи и вплоть до установления абсолютизма в Дании-Норвегии в 1660 г.²⁴ Решающее значение в историческом развитии Холмсен придает производительным силам. Их рост в раннее средневековье (прежде всего внутренняя колонизация) послужил источником социальной дифференциации общества и объединения страны. В противоположность ряду историков прошлого (Саре, например, утверждал, что значительная часть крестьян были арендаторами уже в эпоху викингов) и наших дней (так, К. Хелле отрицает наличие доказательств роста слоя арендаторов в XII-XIII вв.) Холмсен не сомневается в том, что именно на протяжении XI-XIII вв. в Норвегии шел процесс превращения все возраставшего числа самостоятельных бондов-собственников в арендаторов чужой земли – лейлендингов. В этом процессе, который вел к росту крупного землевладения и укреплению могущества господствующего класса, Холмсен (вслед за Бюллем) склонен усматривать одну из важнейших предпосылок социальных конфликтов конца XII – начала XIII в.

Укрепление политической власти господствующего класса после "гражданских войн" в XIII в., которые сопровождались ростом угнетения крестьянства, не соответствовало, по мнению Холмсена, состоянию производства и привело к подрыву перенапряженного экономического базиса норвежского государства и в конечном счете к его упадку после "Черной смерти". Чума нанесла тяжелейший удар слаборазвитой экономике страны, истощенной притязаниями крупного дворянства. Холмсен признает развитие в Норвегии (в определенных формах) феодализма, понимаемого им, однако, преимущественно как ленная раздробленность, и считает, что ослабление государства произошло бы и без чумы, поскольку налицо были усиливавшиеся феодальные тенденции²⁵.

Холмсеном дана наиболее сбалансированная история Норвегии в средние века, обобщающая его собственные изыскания²⁶ и работы других исследователей. Трактовка норвежской средневековой истории современными учеными соединяет в себе и новый подход, прокламированный Кутом и Бюллем, и значительные его модификации в трудах их преемников – модификации, ставшие необходимыми в свете более детального и всестороннего анализа ряда актуальных проблем. Так, если зачинатели экономического материализма в норвежской историографии подчеркивали лишь противоречия между крестьянством и монархией па протяжении всей средневековой эпохи, то ныне исследователи склонны наряду с ними принимать во внимание и иные моменты, безусловно существенные в развитии страны со столь замедленным и противоречивым генезисом классового общества. Так, признается до определенного периода (до завершения "гражданских войн" конца XII – начала XIII в.) и наличие "функциональной связи" между свободными крестьянами и королевской властью, которая отчасти на них опиралась, используя их как военную силу и считаясь с их ролью в местном управлении. Точка зрения Б. А. Сейпа, придавшего этой стороне отношений между государством и бондами особое значение²⁷, оказала немалое влияние на историографию. Однако Свйп, склонный противопоставлять свое "социологическое" понимание истории "материалистическому", недооценивает диалектики крестьянской свободы в Норвегии: личная свобода норвежских бондов, будучи бесспорным положительным отличием их от зависимых и бесправных крестьян других стран феодальной Европы, вместе с тем использовалась государством и господствующей частью общества в своих интересах. К тому же самое понятие "бонд", насколько можно судить на основании источников, было далеко от однозначности, ибо охватывало разные категории населения – от зажиточных "могучих" бондов до мелких хозяев, с трудом сводивших концы с концами, и надо полагать, что реальное содержание свободы для тех и других отнюдь не было одинаковым. Между тем Сейп говорит об "однородном крестьянском обществе".

Интенсивно изучая ряд аспектов эволюции земельной собственности в средние века, современные норвежские ученые большое внимание уделяют ее распределению и перераспределению (в частности, концентрации земель в руках церкви, светской знати и короля, переходу части земель короны во владение духовенства, вопросу о "пустующих дворах" после чумы и т. д.), но оставляют по сути дела без внимания проблему природы земельной собственности и ее специфики в Норвегии (и, шире, в Скандинавии) по сравнению с земельной собственностью в других странах средневековой Европы. Эта сторона вопроса изучалась историками-юристами XIX и начала XX в.: немецкими учеными К. фон Маурером, К. фон Амирой, Ф. Боденом, норвежцем А. Тарангером и др. Отсутствие интереса к одному не главнейших аспектов социальной действительности средневековья во многом обедняет труды современных норвежских специалистов. Этот недочет бросается в глаза и при ознакомлении с новыми обзорами истории Норвегии. Вообще можно заметить, что от характеристики производительных сил норвежские авторы прямо переходят к рассмотрению социальной стратификации, почти вовсе минуя проблему динамики социальных отношений.

К сожалению, норвежская медиевистика наших дней, как правило, обходит и социально-культурные проблемы. В частности, не предпринимается попыток возобновить обсуждение вопроса о степени христианизации средневекового норвежского общества – вопроса, остро дискутировавшегося в свое время в трудах Э. Бюлля²⁸ и Ф. Поске²⁹. Из-за невнимания к этой проблематике средневековое норвежское общество не рассматривается как целостность. Правда, подобные претензии высказаны в книге Арне Одда Ёнсена "От родового общества к государственному обществу"³⁰, но после широковещательных деклараций о применяемом им якобы "новом", "социологическом понимании истории" автор целиком сосредоточился на роли католической церкви в преобразовании всех без исключения сторон социальной структуры Норвегии в XII-XIII вв. Тенденциозные построения А. О. Ёнсена были неблагоприятно встречены норвежскими историками³¹, и в связи с обсуждением его книги вновь был поставлен и ранее возникавший вопрос о том, в какой степени норвежская средневековая история может быть понята без учета внешних факторов, как самодовлеющая³².

Нельзя отрицать наличие у современных норвежских историков интереса к теоретическим и методологическим вопросам, о нем свидетельствуют ряд статей и монографий33 и участие этих историков в общескандинавских конференциях, специально посвященных исторической гносеологии, которые проводятся ежегодно начиная с 1965 г.³⁴ После 1960 г. налицо и возрождение интереса к историческому материализму, к трудам его основоположников, К работам историков социалистических стран, а после 1970 г. – к советским работам по истории Скандинавии, хотя некоторые представители норвежской историографии порой отмежевываются от марксистской исторической мысли, подчеркивая ее "априоризм"³⁵. В связи с этим нельзя не обратить внимание на сдержанность по части обобщений, проявляемую ими в своих исследованиях и обзорах норвежской истории. Если в "Истории Норвегии" А. Холмсена с известной определенностью говорится о феодализме в Норвегии, сколь он ни специфичен, а в обзоре К. Хелле истории Норвегии в период между 1130 и 1319 гг. столь же определенно почти полностью отрицается возможность применения понятия "феодализм" к норвежским условиям³⁶, то в самоновейшей коллективной многотомной "Истории Норвегии"³⁷ социальные процессы XI-XIII вв. охарактеризованы весьма уклончиво: в самом деле, речь не идет о чем-либо более конкретном, нежели переход от "родового общества" к "государственному обществу" (вслед за А. О. Ёнсеном?), хотя природа государственной власти в этом труде не трактуется абстрактно-юридически, ибо авторы признают, что укреплявшееся в указанный период государство служило в общем и целом интересам крупных землевладельцев и церкви. В томе IV труда (период 1319-1448 гг., авторы О. Имсен и Ё. Саннес) упоминается "тенденция к ленному распаду", которая усилилась в результате хозяйственной катастрофы, связанной с "Черной смертью", и под воздействием других европейских стран³⁸.

К. Лунден, автор III тома указанного обзора, в другой, более поздней своей работе возвращается к оценке норвежской монархии XII-XIV вв. Признавая правильность "функциональной теории" Сейпа, Лунден стремится сочетать ее с трактовкой королевской власти как органа аристократического господства в средневековой Норвегии. Решающий критерий определения социальной природы Норвежского государства того периода он видит в распределении доходов, взимаемых с населения: по предположительным расчетам, примерно треть земельных доходов переходила в руки церкви, светской знати и короны; следовательно, аристократия нуждалась в аппарате политической .власти, который был бы способен в пределах всей страны гарантировать эксплуатацию крестьян и подавлять их сопротивление, не обнаруживая при этом тиранических поползновений. Вместе с тем Лунден придает большое значение функции королевской власти по осуществлению социального контроля, охране общественного порядка. Если Сейп указывал на то, что королю приходилось заботиться о примирении противоречий между светской и церковной фракциями аристократии, то Лунден подчеркивает важность противоречий и внутри каждой из этих фракций³⁹.

Понимание Лунденом социальной природы средневекового Норвежского государства как органа политического господства знати едва ли может вызвать серьезные возражения. Сомнения возникают по другой причине – вследствие одностороннего толкования отношений между аристократией и бондами. Исчерпывались ли эти отношения исключительно одной фискальной стороной, получением материальных доходов с податного населения? Была ли церковь заинтересована в государстве опять-таки только по финансовым причинам, как пишет Лунден? Разве гражданские войны последней четверти XII и начала XIII в. можно свести к "конфликту из-за раздела ресурсов податного населения"?⁴⁰ Политическая власть оказывается при этом не более чем функцией хозяйства, но как раз применительно к средневековому обществу подобный подход настораживает, так как он игнорирует отношения личной власти, верховенства, зависимости и подданства. Разумеется, указанные черты социальных отношений несравненно яснее выступают в тех государствах средневековой Европы, где феодализм получил полное развитие. И все же и в Норвегии, феодализация которой была куда менее последовательной и полной, этот аспект социальных связей также имел место и нуждается в исследовании⁴¹.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Torfaeus Т. Historia rerum Norvegicarum. Havniae, 1711.

2. Scriptores rerum Danicarum medii aevi. Havniae, 1772-1834.

3. Holberg L. Danmarks og Norges Beskrivelse. Havniae, 1729; Idem. Danmarks Riges Historie. Havniae, 1732-1735.

4. Schøning G. Norges Riges Historis. Havniae, 1771-1781. Bd. 1-3.

5. Falsen С. М. Norges Historie under Kong Harald Haarfager og hans mandlige Doscondenter. Christiania, 1824, Bd. 1-4; Idem. Norges Odelsret med Hensyn paa Rigets Constitution. Christiania, 1815.

6. Keyser R. Norges Historie. Kristiania, 1866-1870. Bd. 1, 2; Idem. Norges Stats-og Retsforfatning i Middelalderen. Christiania, 1867.

7. Munch P. A. Det norske Folks Historie. Christiania, 1852-1859. D. 1-4.

8. Aschehong Т. Н. Statsforfatningen i Norge og Danmark indtil 1814. Kristiania, 1886.

9. Sars Е. Udsigt over den norske historie. Christiania, 1873-1891. D. 1-4. Впрочем, серьезные расхождения были у Сарса с Херцбергом, ибо последний видел в средневековой истории Норвегии не конфликт разных социальных сил, а органическую гармонию; по его убеждению, аристократия была союзницей монархии и лидером народа: Hertzberg Е. En fremstilling af det norske aristokratis historie. Christiania, 1869.

10. Norges historie fremstillet for det Norske Folk. Kristiania, 1909-1917. Bd. 1-6.

11. См., в частности: Koht Н. Drivmakter i historia. Oslo, 1950.

12. Koht H. Norsk bondereising. Oslo, 1926 (2-е utg. Oslo, 1975). О взглядах Кута и Бюлля см.: Dahl О. Historisk materialisme. Oslo, 1974 (2-е utg.). Положительная роль Кута и Бюлля в скандинавской историографии уже в 20-е годы была отмечена советскими историками. Давая оценку работ VI Международного конгресса историков в Осло (август 1928 г.), Н. М. Лукин говорил, что, помимо советских историков, единственными учеными из участников конгресса, близкими к марксизму, были Кут и Бюлль (The Journal of Modern History, 1929, vol. 1, N 1, p. 81). При оценке воззрений этих ученых необходимо принимать во внимание, что оба они были активными деятелями Норвежской рабочей партии (хотя и разного направления). Кут также занимал видные посты в правительстве Норвегии: в 1935-1941 гг. он был министром иностранных дел и фактическим руководителем внешней политики страны. Считая себя марксистом, он, по собственному его признанию, не был склонен разделять материалистическое понимание истории. См.: Koht Н. Historikar i laere Oslo, 1951, s. 108, 160-161.

13. Koht S. Kriseår i norsk historie, Oslo, 1950-1955.

14. Из числа норвежских археологов необходимо упомянуть А. Бреггера, Г. Густавссона, X. Шетели, Я. Петерсена, Ш. Блиндхейм, а из специалистов по топонимике – М. Улсепа.

15. Koht H. Innhogg og utsyn i norsk historie. Kristiania, 1921; Idem. På leit etter liner i historia. Oslo, 1953.

16. Schreiner J. Gammelt og nytt syn på norsk middelalderhistorie. – Historisk Tidsskrift, København, 1940, 10.R., Bd. 5.

17. Det norske folks liv og historie gjennem tidene / Av E. Bull. Oslo, 1931. Bd. 2. Это коллективное издание выделяется в норвежской историографии, в частности, тем, что в основу периодизации истории Норвегии в нем положены не вехи политической истории, как обычно, а экономические и социальные критерии.

18. Dahl О. Op. cit., s. 68.

19. Schreiner J. Olav den hellige og Norges samling. Oslo, 1929. Впрочем, еще до Скрейнера А. Бюгге выступал с гипотезой о том, что экономической причиной создания единого королевства явилась заинтересованность экспортеров строевого леса и сушеной рыбы в охране торговых путей от нападений датчан. См.: Bugge A. Den norskesjøfarts historie. Oslo, 1923. Bd. 1. Теорию Скрейнера поддерживают П. С. Андерсен и А. Холмсен (Andersen Р. S. Samtingen avNorge ogkristningen avlandet, 800-1130. Bergen; Oslo; Tromsø, 1977, s. 78; Holmsen A. Nye studier i gammel historie. Oslo; Bergen; Tromsø, 1976, s. 62 f.).

20. Schreiner J. Pest og prisfall i senmiddelalderen. Et problem i norsk historie. – Avhandlinger utgitt af Det Norske Videnskaps-Akademie i Oslo. II. Hlit-filos. Kl., 1948, N 1.

21. Wetki M. Studien zum Hanse-Norweeen-Problem. – Hansische Geschichts-blätter, 1951, 70. Jg.; Steen S. Tusen års norsk historie. Oslo, 1958, s. 102, f; Bjørkvik H. Nyare forskning i norsk seinmellomalder. – In: Nytt fra norsk middelalder. II (Norsk lektorlags faglig-pedagogiske skrifter, N 10). Oslo, 1970.

22. Andersen Р. S. Samlingen av Norge og kristningen av landet, 800-1130, s. 12.

23. Holmsen A. Nye meloder innen en saerskilt gren av norsk historieforsking. – Historisk tidsskrift (далее – HT), 1940, Bd. 32: Idem. Gard, bygd, rike. Oslo, 1966.

24. Holmsen A. Norges historie. Fra de eldste tider til eneveldets innførelse i 1660. Oslo, 1939 (2-е utg., 1949; 3-е utg., 1961; 4-e utg., 1971).

25. Holmsen A. Norges historie, 1971, s. 263, 280, 316 ff., 327, 346, 351, 371, 400.

26. См. в особенности: Holmsen A. Problemer i norsk jordeiendomshistorie. – HT, 1946-1948, Bd. 34.

27. Seip J. A. Problemer og metode i norsk middelalderforskning. – HT, 1940, Bd. 32.

28. Bull Е. Folk og kirke i middelalderen. Studier til Norges historie. Kristiania; København, 1912.

29. Paasche F. Kristendom og kvad. Kristiania, 1914; Idem. Møtet mellom hedondom og kristendom i Norge. Oslo, 1958 (посмертное издание). О полемике между Бюллем и Поске см.: Norsk teologisk tidsskrift, 1915, N. R., Bd. 7, A. 155-160,178-180.

30. Johnsen А. О. Fra aettesamfunn til statssamfunn. Oslo, 1948.

31. См. критику его книги Е. А. Сейпом в: НТ, 1950, Bd. 35.

32. Andersen Р. S. Vikingtid og rikssamling. – In: Nytt fra norsk middelalder. I (Norsk lektorlags faglig-pedagogiske skrifter, N 9). Oslo, 1969, s. 117 f.

33. Dahl O. Noen teoretiske problemer i sosialhistorien. – HT, 1955, Bd. 37; Idem. Om årsaksproblemer i historisk forskning. Oslo, 1956; Idem. Norsk historieforskning i 19. og 20. arhundre. Oslo, 1959.

34. Studier i historisk metode. Oslo, 1966-1979. Bd. 1-14.

35. Helle K. Tendenser i nyere norsk høymiddelalderforskning. – HT, 1961, Bd. 40; Lunden K. Den materialistiske historieoppfatningen, konfrontert med sosiale endringar i Norge i tidlig mellomalder. – HT, 1973, N 3. Любопытно, однако, что К. Лундена, который выражает сомнения в применимости исторического материализма к исследованию раннесредневековой Норвегии, К. Хелле критикует за "навязывание" именно этой теории истории Норвегии XII-XIII вв. См.: Helle K. Nye og gamle synspunkter på det norske middelaldersamfunnet. – Heimen, 1977, N 4, s. 515 ff.

36. Helle K. Norge blir en stat, 1130-1319. Bergen; Oslo; Tromsø, 1974.

37. Norges historie / Red. K. Mykland. Bd. 2. Rikssamling og kristning, 800-1177 / Av F. Gunnes. Oslo, 1976; Bd. 3. Norge under Sverreaetten, 1177-1819 / Av K. Lunden. Oslo, 1976.

38. Norges historie. Bd. 4. Avfolkning og union. 1319-1448 / Av S. Imsen, J. Sandnes. Oslo, 1977, s. 295, 340, 392-393. Подробнее см. об этом ниже, гл. IV.

39. Lunden K. Det norske kongedømet i høgmellomalderen (ca. 1150-1319). Funksjon, makt, legitimitet. – In: Om staten / Red. R. Slagstad. Oslo, 1978.

40. Ibid., р. 39 etc.

41. В обзоре не мог быть рассмотрен целый ряд конкретных исследований современных норвежских специалистов по средневековью, так как в центре, нашего внимания были общие построения.

Опубликовано: БНИЦ/Шпилькин С.В. Источник: Ulfdalir 

Изучение древности и средневековья. ИСТОРИЯ НОРВЕГИИ

Изучение древности и средневековья. ИСТОРИЯ НОРВЕГИИ