Арним Ланг - Захват Норвегии с немецкой и норвежской точек зрения

Она рассматривает также такие моменты, как превращение победителей в побежденных, а оккупантов в оккупированных. Именно в как бы далеком от повседневности научном подходе к истории со стороны тех, кто стал жертвой насилия, объектом агрессии и экспансии, состоит особый долг. И это нужно учитывать, если мы хотим избежать того, чтобы за прежним политическим, правовым и экономическим "насилием" последовало еще и историографическое. Недоверие и подозрительность по отношению к немецким историкам в когда-то оккупированных странах с течением времени совсем не обязательно уменьшаются, тем более что воспоминания о преступлениях у жертв стираются гораздо медленнее, чем у преступников или у тех, кто противится тому, чтобы их отождествляли с преступниками на том основании, например, что они принадлежат к одной и той же нации¹.

История операции "Везерюбунг", которую по "планированию, подготовке и осуществлению... относят к наиболее исследованным с научной точки зрения операциям второй мировой войны"², обладает прямо-таки соблазнительной притягательной силой. Ее особенность как первой наступательной операции всех трех видов вооруженных сил обеспечивает постоянный интерес к ней как к объекту обсуждения и военно-исторического исследования. Но именно этот традиционный военно-технический подход к германо-норвежской истории периода второй мировой войны часто стоит на пути развития совместной историографии, не связанной какими-либо границами.

Операция "Везерюбунг" и осуществленный в ее ходе захват немецкими войсками Норвегии представляют собой противоречивую область исследования, которая длительное время после войны во многом определялась тем, что все участвовавшие в этом стороны, продолжая свою вражду военных лет. показывали пальцем друг на друга. В центре взаимных упреков находился прежде всего вопрос о нейтралитете Норвегии, о подходе к нему норвежского правительства и о нарушении этого нейтралитета германским "рейхом" и Великобританией. Такая напряженная обстановка оказала влияние и на дискуссию по вопросам современной истории в последующие годы. Немецкая реакция на норвежские, датские и британские обвинения характеризовалась после войны большой сдержанностью, направленной именно на то, чтобы оградить операцию "Везерюбунг" от обвинений с политической, военной и юридической точек зрения. В то время как историческая дискуссия по вопросам виновности и ответственности не улеглась в Норвегии до сих пор, в Германии ее вскоре сдали в архив.

Об этой операции, "самой смелой в немецкой военной истории" (как заявил Гитлер в своей речи в рейхстаге 19 июля 1940 г.), у немцев сложилось специфическое устойчивое представление как об особой, отличающейся от других военных наступательных операций Гитлера и вермахта, которое и до сегодняшнего дня почти не подвергается сомнению. Это представление придает вторжению 9 апреля 1940 г. характер оправданной оборонительной операции, вынужденно принявшей наступательную форму, так как в тогдашних обстоятельствах она была спровоцирована противником. Эта распространенная и упорно поддерживавшаяся геббельсовской пропагандой оценка существовала длительное время, хотя она обходила стороной всю взаимосвязь военных событий, вызванных немецкой агрессией. Для многих немецких современников этих событий, а также их потомков, в том числе и историков, взгляд на вторжение в Норвегию и его понимание ограничивается поразительно скромным пассажем, в соответствии с которым немецкие солдаты в этом событии только на несколько часов К опередили англичан.

В этой стереотипной, почти рефлексивной ссылке явно содержится весь огромный общий знаменатель немецкого отношения к операции "Везерюбунг". Кроме того, это служит средством, причем для многих неосознанным, осложнения германо-норвежского взаимопонимания, поскольку воспринимается как сигнал для ухода от исторической ответственности за оккупацию, тем более что отодвигает в сторону собственно пострадавшее государство, ибо в центре внимания находится уже не Норвегия, а тогдашний противник - Англия, критически рассматриваются не действия немцев, а злые намерения британцев. Характерно, чтo последовавший за нападением период оккупации, длившийся как-никак пять лет и один месяц, не вызвал у немецкой стороны интереса, хоть как-то сравнимого с интересом к операции "Везерюбунг" и тем более с норвежским интepecoм к оккупации. По этим причинам общая картина немецкого столкновения с Норвегией во второй мировой войне больше определяется серьезными ранними работами, временами носящими характер профессиональной историографии.

Тот, кто занимается темой оккупации Норвегии вермахтом и восприятием этой темы в германских кругах, вряд ли пройдет мимо того факта, что многие реалии говорят о наличии иррациональных и эмоциональных критериев при оценке событий.

Следующие строки были написаны в 1940 г.: "Норвежские фиорды! Страстное стремление столь многих немцев и любовь норвежского народа! Как много немцев в прошедшие годы находили радость и разрядку после трудной работы, любуясь вашими кристальными потоками, крутыми скалами, вашими весами и вашими милыми местечками... Мы любили норвежские фиорды, норвежскую землю и норвежских людей! И вот теперь, в ожесточенной борьбе народов против тирании Англии на море, мы хотели прийти к вам, норвежцам, как друзья... Но случилось иначе. Вы, норвежцы, не поняли становления новой Европы, созревания нового мировоззрения, духовной революции, направленной против материальных, капиталистических интересов. Что знали вы о действительных целях освободительной борьбы Великой национал-социалистической Германии, борьбы, которая велась и за освобождение вашей страны от английского господства и произвола? ..Англия была готова к прыжку на побережье Норвегии... Но немецкий простофиля Михель не спал! ...Он навострил в этот раз уши и совершенно точно обнаружил, что коварный Альбион что-то замышлял... И вот по приказу фюрера все три вида немецких вооруженных сил развернули тайные приготовления. Фюрер запланировал неслыханно смелый удар, причем военно-морской флот должен был быть главным действующим лицом в этом военном походе на Крайний Север, напоминавшем набеги древних викингов. Эта задача была по сердцу главнокомандующему военно-морским флотом и всем его людям на кораблях немецкого флота, испытанных в штормах и боях... Берегись, Англия! Храбрые мужи с железными сердцами уже плывут на стальных кораблях на Север! Они полны бурлящего гнева против высокомерно улыбающихся ненавистников их священного флага со свастикой и их национальной чести! ...Покорение далеких фиордов Норвегии было решающим шагом на пути к свободе, к освобождению морей. И только свобода морей может создать нашему упорному и настойчивому народу такое положение в мире в экономической и культурной областях, которого он заслуживает"³.

Основные моменты в этом признании, несомненно, напоминают об обстоятельствах какой-то осмеянной, отвергнутой любви. Наиболее заметное место занимает при этом высоко превозносимая романтическая страсть к этой стране, связанная с ревностью, недоверчивое и легкоранимое отношение к объекту своего обожания. Налицо старание дезавуировать противника и жертву как воистину виновных, в то время как собственные действия стилизованно преподносятся как героический эпос. Пугает то, что речь здесь идет не только о временных курьезах, но и о том, что некоторые элементы пережили капитуляцию и нашли путь в научную литературу. Хотя в общем все ведет к более трезвому методу рассмотрения вопроса, все же одновременно следует подчеркнуть, что и пять десятилетий спустя после событий битва за Нарвик, как представляется, все еще прочно занимает первое место в сознании немцев. Кроме того, характерным кажется то обстоятельство, что воодушевленные солдатским и национальным духом историки прежде всего в 50-е и 60-е годы проявили склонность пренебрегать правилами своей профессиональной дисциплины именно тогда, когда речь шла о вопросах военного самосознания и гордости за удавшуюся операцию. Особое внимание уделялось именно военному аспекту данного события, причем, как представляется, исходили из принципа освобождения вермахта и особенно военно-морского флота от общей ответственности Германии за оккупацию Норвегии.

Оккупационная политика с ее эксцессами рассматривалась как прерогатива гражданской стороны, то есть ответственность за нее возлагалась на назначенного Гитлером имперского комиссара по делам оккупированных норвежских территорий Йозефа Тербовена и на подчиненные ему и находившиеся в его распоряжении силы, главным образом администрацию, полицию и войска СС.

В соответствии с Указом фюрера об исполнении полномочий по управлению в Норвегии от 24 апреля 1940 г. Тербовен был назначен блюстителем германских имперских интересов и должен был осуществлять высшую правительственную власть в гражданской сфере. У него была возможность путем издания постановлений устанавливать правовые нормы. Его орган власти, имперский комиссариат, образовал управление по надзору за норвежской администрацией, действовавший и после создания правительства Квислинга 1 февраля 1942 г. После первоначальных изменений комиссариат был разделен на четыре главных отдела (управления, народного хозяйства, народного просвещения и пропаганды, техники). Кроме этого "узкого имперского комиссариата" Тербовен мог использовать и силы, подчиненные высшему начальнику СС и полиции Вильгельму Редиссу. Специальный отдел, "оперативный штаб", заботился о коллаборационистской партии "Насиональ замлинг" (НС). В более широком смысле имперский комиссариат отвечал за множество культурных, экономических и других немецких организаций (Немецкий театр, Немецкую торговую палату в Норвегии, земельную группу НСДАП в Норвегии и т.д.).

После вторжения право издавать приказы в Норвегии должно было пе к командующему оккупационными войсками. До декабря 1944 г. этот по нимал считавшийся далеким от политики военный Николаус фон Фал хорст, после него в течение месяца - "партийный генерал" Лотар Ренду. вслед за ним с января 1945 г. и вплоть до капитуляции - Франц Беме. Командующии оккупационными войсками был высшим представителем вермахта в Норвегии, его представителем по отношению к норвежскому государству населению. Он подчинялся верховному командованию вермахта и получал оттуда указания в соответствии с директивами Гитлера. Командующий оккупационными войсками был ограничен в своих действиях правами имперского комиссара. Кроме того, в обычное время его военная командная власть ограничивалась индивидуальными интересами отдельных частей вермахт главная задача состояла в использовании оккупированных норвежских областей для нужд вермахта. Пожелания отдельных видов вооруженных сил координировались им и представлялись имперскому комиссару, который должен был осуществлять требования вермахта в гражданском секторе. Во время всего периода оккупации главное внимание уделялось ожидавшемуся крупномасштабному вторжению. Страх перед ним заставлял держать в Норвегии в боевой готовности крупные военные соединения, так что во время капитуляции общая численность находившихся в Норвегии частей германского вермахта и приданных ему подразделений составляла почти 330 тыс. человек⁴. В действительности норвежские историки в общем и целом дают немецкой оккупационной армии скорее позитивную оценку. На эту картину бросает сильнейшую тень лишь участие военных в разрушении Северной Норвегии, в р.айоне выше Линген-фиорда, в конце 1944 г.

При отводе 20-й горной армии из Финляндии через Северную Hopвегию в соответствии с приказом Гитлера ("Не должно быть места сочувств гражданскому населению") на территории Норвегии, равной полутора Даниям, было эвакуировано 50 тыс. человек и разрушено 11 тыс. жилых домов, а также 4700 сараев, конюшен и других подсобных помещений, 230 производственных помещений и мастерских, 420 магазинов, 306 рыбообрабатывающих предприятий, 53 отеля и гостиницы, 106 школ, 60 помещений обществественного управления, 21 больница и медпункт, 140 помещений для проведения собраний, 27 церквей; к этому следует добавить разрушение улиц, мостов, набережных, ботов, телефонных мачт, колодцев и фонарей. Кроме того, в большинстве мес рли убиты домашние животные и заминирована земля. В остальной части Норвегии в период с 1940 по 1945 г. было повреждено около 4 тыс. жилых домов, из них 380 в Будё, а также 156 разрушено полностью и 940 частично в Нарвике ⁵.

С солдатским восприятием вторжения и оккупации тесно связана претензия оправдать происходившее с помощью международного права⁶. Лишь изредка отсутствует ссылка на правовое основание, которое в соответствии с международным военным правом оправдывает оккупанта. Вместе с тем отсутствует понимание того, что с точки зрения здравого смысла вооруженное нападение даже если оно и трактуется прежде всего как защитная мера, именно пострадавшим, то есть тем, на кого напали, может восприниматься толью проявление патологического права. И именно норвежское население, koторое 126 лет не знало войн на своей территории, должно было воспринять вторжение как нападение дискредитирующей себя, попирающей все принятые правовые принципы военной силы на сравнительно мирное общество⁷.

Этим элементарным недостатком страдает и немецкая попытка достичь имопонимания на основе такого рассмотрения вопроса, когда в центр "нейтральных" военных действий ставится простой немецкий солдат, который сам чувствует, что политическое руководство обманывает его. Такой подход в течение длительного времени мог сопровождаться с норвежской стороны в лучшем случае лишь отрицательным покачиванием головы, ибо он, с точки зрения жертвы, означал шизофреническое разделение послушного выполнения солдатами своего долга при осуществлении военных действий, с одной стороны, и их правовых, политических, материальных и человеческих последствий - с другой⁸.

Особенно ярко выступало несоответствие претензии на честность, законность и цельность немецких действий там, где не упоминались и оставлялись без внимания нечеловеческие качества национал-социализма. И не только сами участники событий в своих воспоминаниях и оправдательных записках охотно обходили этот пункт. Научные исследования немецких историков по проблемам вторжения и оккупации Норвегии также несут на себе отпечаток индифферентности и отрицания ценностей⁹.

Именно в таком демократически устоявшемся, свободном и провозглашавшем идеи равенства и терпимости парламентском государстве, каким была норвежская монархия, идеологические аспекты немецкой оккупации должны были многократно столкнуться с непониманием и неприятием. Когда после войны в немецких работах отмежевание от национал-социализма было незаметно, то отсутствовала основная необходимая предпосылка для того, чтобы вступить с норвежскими историками в плодотворную дискуссию о навязанной исторической общности пятилетнего периода оккупации¹⁰. Прежде всего из-за отсутствия взаимопонимания по вопросам, связанным с собственными понятиями и представлениями о ценностях, и находит свое обоснование существенное различие, характерное для норвежских и немецких работ (с Востока и Запада).

Но недостаток понимания не только в переносном, но и в прямом смысле является одним из существенных признаков специальных исследований в области истории оккупации Норвегии. Почти все норвежские историки обладают знанием немецкого языка, в то время как немцы очень редко знают норвежский. Это ведет, например, к тому, что в Норвегии важные дискуссии о совместной германо-норвежской истории, частично использующие немецкоязычные источники, как, скажем, дебаты о норвежской капитуляции 10 июня 1940 г., протекают в отсутствие немецких историков.

Ограниченные возможности немецкой стороны понять основания норвежских действий путем изучения оригинальных норвежских источников могут быть причиной того, что до сих пор ранее сложившиеся стереотипы немецких представлений о норвежцах не сломлены и не утратили своей силы. Если раньше ориентировавшееся на расширение своего господства политическое руководство и подчиненные ему военные рассматривали малые северные государства в любом случае как несамостоятельные объекты своей политики силы и политики силы противника, а также как геостратегические реалии, то и сегодня лишь немногие немецкие историки, занимающиеся историей операции "Везерюбунг" и ее последствиями, стараются рассматривать Королевство Норвегию как самостоятельно действующий субъект истории. Познание отношения и действий норвежской стороны обеспечиваются, как правило, только благодаря немецким или британским источникам. Но система, принимавшая в то время решения, при этом не устраняется, и очень редко меняются очки, через которые тогда рассматривались события в Норвегии.

Но не только упущения в совместном понимании препятствуют равновеликому по охвату, интенсивности и осуществлению норвежских и немецких усилий по изучению периода оккупации. На немецкое отношение к оккупации, например, болезненно влияет то обстоятельство, что захват Норвегии почти автоматически провоцирует сравнение с историей оккупации других захваченных немцами государств, что вызывает меньший интерес, причем необходимость его исследования не кажется столь уж спешной. Поэтому история оккупации Норвегии приобретает немного странноватый характер откуда-то списанной, относительной и не имеющей самостоятельного значения истории с парадоксальной тягой к оправданию.

Человеческие потери в Норвегии за время оккупации таковы:

- число погибших за все время войны в регулярных норвежских вооруженных силах составило около 2000 человек. Из них 850 приходится на период между апрелем и июнем 1940 г.;

- среди так называемых фронтовых борцов, то есть в большинстве своем норвежских добровольцев, состоявших в национал-социалистической партии и в таких частях, как полк "Нордланд" в составе эсэсовской дивизии "Викинг", задействованных на немецком Восточном фронте, было убито около 1000 человек;

- число убитых бойцов Сопротивления составило 2091, из них казнено немцами 336 человек;

- количество жертв гражданского населения в результате бомбардировок союзников достигло 752 человек;

- участниками движения Сопротивления было уничтожено 65 норвежцев и 15 немцев;

- из примерно 1800 (частично местных, частично беженцев из Центральной Европы) евреев в Норвегии 760 человек было отправлено в концентрационные лагеря, вернулось обратно всего 25 человек; во время оккупации всего погибло 758 лиц иудейского вероисповедания;

- считается, что норвежцев всего погибло 10 000 человек. Это примерно соответствует 3% населения. В СССР эта цифра составляет около 6%, в Югославии - около 10, а в Польше - около 17%¹¹.

Тем, чей исследовательский интерес зависит от высоких цифр, оккупация Норвегии представляется, естественно, проблемой второстепенной. Но чрезмерное внимание к количеству жертв часто мешает пониманию того, что за каждой жертвой скрывается микрокосмос человеческой судьбы и человеческих страданий, не поддающихся никакому бухгалтерскому учету. Каждый человек в таком маленьком обществе, как норвежское, воплощает в себе непосредственно опыт всех, поэтому пережитое одним гораздо легче проникает в общее сознание и горе не проходит. Именно в небольших государствах с немногочисленным на-селением кажущееся незначительным число жертв может означать потрясающее национальное бедствие. История страданий евреев в Норвегии во время второй мировой войны, несмотря на незначительное количество жертв в сравнении с международными масштабами, при ближайшем рассмотрении может служить ярким примером этого.

Особенности норвежских исследований истории оккупации могут быть поняты только в том случае, если есть готовность уяснить, насколько отличалось от действительных событий осмысление в ФРГ истории второй мировой войны в отношении Норвегии. Различия проявляются уже в общественной и личной шкале ценностей, которая определяет отношение к современной истории. Они прослеживаются в отношении к национал-социалистическому периоду и в том, какие извлекаются опыт и уроки из индивидуального и национального прошлого и как это передается дальше, например следующему поколению. Если рамки этих различных условий не определены, то дискуссия между немцами и норвежцами о периоде оккупации становится для обеих сторон бесплодным занятием.

Существенная разница состоит уже хотя бы в том, что в Норвегии не было сравнимого с немецким поворота своей собственной новейшей истории. Если в Германии преодоление прошлого после второй мировой войны по различным причинам сильнее выражалось в материальной форме экономического возрождения, чем в духовном преодолении двенадцати национал-социалистических лет, то у норвежцев, в большинстве своем ощущавших свою принадлежность к Сопротивлению, была потребность провозглашать и разъяснять свое видение периода оккупации. "Уроки, которые дала нам война .должны быть прочной составной частью национального наследия норвежского народа", - говорил от имени всех представителей военного поколения Х.О. Кристоферсен. Осознание им того, что "важной задачей было воссоздание картины образов и настроений периода оккупации"¹², отражает побудительные мотивы многих норвежцев, которые или в силу профессии, или исходя из личныx склонностей занимаются историей оккупации. Они чувствуют себя тесно взаимосвязанными нерушимым чувством "мы", которое для немцев является чуждым, имеет характер чего-то почти ненаучного

И действительно, коллективная, характерная для военного поколения историческая картина оккупации Норвегии наложила на норвежские исследования более четкий отпечаток, чем на историографию ФРГ. Настойчивость поколения Сопротивления, превалирование его тем и тезисов в историографии Норвегии времен оккупации сохраняются до наших дней¹³. Выделение отдельных моментов, запрещение отдельных тем и конформистское давление старшего поколения явились мощными социальными факторами, которые мешали развитию по возможности непредвзятой, собственной интерпретации национальной истории второй мировой войны¹⁴. Опасности личного союза между участниками и историком очевидны; такой симбиоз поставляет распространенные мифы об оккупационном периоде.

Исследования 1969 г. выявили шесть наиболее популярных мифов.

1 "9 апреля народ немедленно объединился для сопротивления немецкому нападению".

2. "Как никогда раньше в истории Норвегии, стортинг охранял право и справедливость в качестве нашей последней надежды в час опасности".

3. "Весь народ объединенно выступал против немцев и Квислинга".

4. "Норвежское Сопротивление было боевым сопротивлением, которое нанесло немцам невосполнимый ущерб".

5. "Не считая двух процентов населения, присоединившихся к национал-социалистам, все норвежцы лояльно относились к движению Сопротивления против немцев".

6. "Вопреки всему мы все же правильно прожили эти пять лет..."¹⁵

К моментам, затрудняющим германо-норвежский обмен в вопросах истории оккупации, относится и недостаточное знание специальной норвежской номенклатуры ценностей. Непонимание появляется прежде всего там, где основные, возникшие из исторического опыта понятия и национальные герои не признаются как таковые¹⁶. Многие термины невозможно перевести адекватно, поскольку затронутая историческая реалия в другом языке из-за отсутствия соответствующего опыта не имеет равноценного обозначения. Например, сомнительно, можно ли норвежское выражение "фриеринг", обозначающее окончание оккупации и содержащее четкие активные компоненты, удовлетворительно перевести употребляемым в этом случае немецким словом "бефрайунг". Если норвежский термин имеет в виду освобождение собственными силами и победу, то немецкое слово связано с освобождением в результате воздействия извне и с формальным поражением.

Возможности непонимания существуют уже в таких внешне несложных обозначениях, как "der" или "die Norweger" ("норвежец"). Эти понятия в Норвегии с самого начала несут в себе положительное содержание¹⁷. В связи с историей оккупации большинством еще живущих сегодня норвежцев они сохраняются для тех лиц, которые были связаны с Сопротивлением или его идеаалами. Языковое обобщение, которое несет в себе хотя бы намек на равенство между "den" коллаборационистами и "den" норвежцами, при определенных обстоятельствах выглядело бы как позор, тем более в случае, когда во время разговора норвежец может предполагать в своем немецком партнер определенную историческую личность. Особому употреблению всех обозначений, касающихся национальной общности так называемых "хорошие" норвежцев во время войны, противостоит настолько же однозначно употребление всего немецкого. "Der Deutsche" ("немец") или "die Deutschec ("немцы") - это собирательные понятия, которые для норвежской стороны многократно и совершенно индифферентно представляют собой всю общность тех лиц, которые несут ответственность за пять лет подавления и страданий. Это одна из тех областей, в которых отвращение к оккупантам, вызванное насилием с их стороны, может быть наиболее длительным.

В 1943 г. один из норвежских писателей пришел к следующему выводу: "Ради мира, цивилизации и будущего мы должны совершенно четко представлят себе, что потребуется много поколений, прежде чем немецкая ментальность. вымрет в немецком народе. До тех пор каждый отдельный немец, независимо о его политических взглядов, будет представлять собой культурно-политическую проблему для всего остального мира... Три характерные особенности немецкого народа сделали это возможным: жестокость, сентиментальность и способность неограниченно манипулировать своей совестью.. Немецкий народ безгранично беден моральными ресурсами, волей к стойкости и верностью. Совершено правильно поставить рядом с ним в качестве сравнения норвежский народ. Несмотря на три года террора, обычный человек, человек с улицы скорее по жертвует своей свободой и своей жизнью, чем поступится своей совестью. И не обходимо особенно подчеркнуть, что это основывается не на вере в победу союзников или расчете на нее, а на том, что в норвежце есть глубоко укоренившееся почти инстинктивное чувство, подсказывающее ему, что с определенными основными моральными законами нельзя шутить, потому что иначе человечестве не выстоит.. Читатель должен помнить, что если после заключения мира мы встречаем вежливых, уважительных и образованных немцев, воистину хорошие людей, которые сами о себе говорят, что они искренне верят в свободу, в право и в истину, то, несмотря на это, мы не можем им доверять, рассчитывать на их честность и на их верность слову"¹⁸

Имеет значение также знание особого качества всех понятий из прямо-таки сакраментальной сферы Сопротивления. Прежде всего здесь существуют понятия, для которых в немецком языке нет адекватных выражений, например "холднингскамп", что обозначает важный аспект гражданского, ненасильственного сопротивления. Переведенное буквально, это слово означает примерно что-то вроде "борьба поведения" или "борьба на выдержку". В общем этим словом определяют отрицательное отношение к оккупационной власти и ее норвежским помощникам. Это выражение охватывает "лояльность по отношению к демократии вообще и по отношению к традиционному пути Норвегии, в том числе и как политического института. "Холднингскамп" означает поддерживать, сохранять и укреплять борьбу и ее позиции"¹⁹.

В качестве центрального понятия истории оккупации Норвегии часто служит "химмефронт", что неточно можно перевести как "хайматфронт" ("отечественный фронт"). При случае этот термин многими молодыми историками Сопротивления воспевается почти как гимн и до неприличия прославляется.

"Слово "химмефронт" является одним из наиболее сильно позитивно заряженных понятий в норвежском языке. Для военного поколения и его детей это слово равнозначно борьбе, которую норвежский народ вел против оккупационной власти, борьбе, которую он выиграл. Оно ассоциируется со знаменами и флагами, торжественными речами и королевским домом, гордыми женщинами и мужчинами, защитой конституции и 17 мая (норвежский национальный праздник. -Авт.), короче говоря, со всем, что связано у народа с чувством национальной гордости и любви к свободе"²⁰.

К достойным внимания норвежским особенностям подхода к истории оккупации относится хорошо заметное в первые послевоенные годы историческое и юридическое преодоление прошлого. Причиной этого послужило традиционно высокое значение юридической мысли в норвежском обществе, а тем самым и в исторических исследованиях. Поэтому общая оценка немецкого нападения на Норвегию совершенно неизбежно определяется в этой стране юридическим подходом к вторжению и оккупации. В соответствии с этим в нападении и оккупации усматривают в общем и целом преступление против

- мира (ведение агрессивной войны);

- законов и обычаев войны (нападение без предупреждения или объявления войны, неограниченная воздушная война, расстрелы и другие преступления в отношении гражданского населения);

- жизни и здоровья норвежских граждан (убийства и систематический террор, уничтожение заложников, депортация гражданских лиц, принудительные работы для гражданских лиц как часть ведения военных действий);

- норвежского имущества (огромные опустошения и разрушения, конфискации, назначение коллективных наказаний, ограбление Норвегии в результате реквизиций и поборов, а также снижения ценности норвежской валюты) и

- человечности²¹.

Теснейшее переплетение права и истории в Норвегии возникло после второй мировой войны на основе широкого изучения с правовой точки зрения поведения норвежских граждан и иностранцев в период войны. Смысл этого феномена определяется словом "оппьер", которое можно только приблизительно перевести на немецкий язык. Ближе всего подходит к нему выражение "разработка"²². Этот процесс большей частью основывался на первом опубликованном после войны указе эмиграционного правительства от 15 декабря 1944 г.

В указе содержалось понятие "ландссвик" как "общее понятие преступления против самостоятельности и безопасности государства (измена родине), преступления против государственной конституции и главы государства (государственная измена) и преступления против военных статей в военном уголовном кодексе (военная измена)". Этот указ угрожал также наказанием за членство в национал-социалистической партии или подобных организациях, так же как и за деловое сотрудничество с врагом, и предусматривал широкие возможности для лишения виновных определенных гражданских прав²³. С этим указом связаны многие важные спорные пункты, прежде всего проблема обратного действия. Норвежская конституция в § 97 подчеркивает, что ни один закон не может иметь обратной силы. Правда, Верховный суд Норвегии не утвердил ни одного приговора, который бы в отношении наказания поставил обвиняемого в худшие условия, чем предусмотрено законодательством периода совершения преступления²⁴. Все равно было очевидно, что важные принципы уголовного права в правовом демократическом государстве - "нет преступления, нет наказания, если они не предусмотрены в законе"; "нет наказания без указания о том в законе" - временно были поставлены под запрет, что нанесло правовому и моральному единству Сопротивления и норвежского правительства в Лондоне большой ущерб, которого можно было избежать. Последствия юридической расплаты были велики. Она потребовала не только громадного напряжения работы пенитенциарных учреждений, но и сильно повлияла на общество, поскольку принесла своим землякам нетерпимое "право победителя"²⁵ и законсервировала раскол населения на стороннников и противников национал-социализма.

Количество расследованных в общей сложности случаев "ландссвик" после войны достигло приблизительно 92 тыс. Количество действительно понесших наказание составило примерно 46 тыс. Под наказаниями имеются как лишение свободы по приговору суда, так и денежные штрафы. Почти 18 тыс. человек были осуждены на различные сроки лишения свободы - или в чистом виде, или одновременно с денежным штрафом или лишением граданских прав. Около 1000 человек получили лишение свободы условно. 28 тыс. были наказаны денежными штрафами и лишением гражданских прав или приговорены к одному из этих наказаний. Еще в 5 тыс. случаев вина была признана, но дело не возбуждалось из-за его незначительности или смягчающих обстоятельств: в данном случае речь шла, как правило, о пассивном членстве в национал-социалистической партии. Примерно 1500 человек были оправданы. Из 18 тыс. приговоренных к лишению свободы около 4,5 тыс. получили по три года и больше, причем у 600 преступников сроки наказания превышали 8 лет. 72 норвежца были приговорены к пожизненному заключению, 30 - к смертной казни. Из 30 смертных приговоров 25 были приведены в исполнение, четырем осужденным смертная казнь была заменена пожизненными каторжными работами, а один приговоренный умер в тюрьме, не дождавшись решения по его просьбы о помиловании. Последняя казнь состоялась в 1948 г. Из числа немецких военных преступников 12 были казнены²⁶. Два "ландссвик"-процесса получили международную известность - процессы против Видкуна Квислинга и Кнута Гамсуна. "Фюрер" норвежских национал-социалистов был приговорен к расстрелу. Уголовное дело против 85-летнего князя-поэта, который во время войны сердил своих земляков далекими от действительности оценками оккупациионных властей, было прекращено из-за "необратимого ослабления умственных способностей" обвиняемого. Гамсун, который предпочел бы всему этому настоящий процесс, был приговорен к денежному штрафу в размере примерно четырех пятых его состояния.

При обобщении норвежских основных интерпретаций периода oкупации, в сущности, можно исходить из трех неравноценных тенденций. На первом месте стоит историография, которая больше всего выделяет Conpoтивление, воспринимает его как воплощение норвежских традиций, а его содержание приравнивает к национальной истории. Здесь само собой разумеющимся делом считается опыт, рассматривающий при оценке событий жертвы (насилия), с одной стороны, и победителей (над превосходящим по силе агрессором) - с другой. Характерным для такого видения событий является двойной подход: один по отношению к оккупантам, другой - по отношению к калоборационистам. Эта враждебность сначала охватывала все, что каким-либо образом казалось подозрительным в оценках этих групп, их точек зрения и действий. При этом вторая группа олицетворяла собой особенно болезненный исторический предмет, ибо она выделялась как чужеродное тело в норвежской истории, а ее существование служило постоянным напоминанием об утрате национального достоинства. На этом фоне разносторонняя историография представлялась национальным наблюдательным пунктом рризванным выполнять свои функции как путем правил патриотического, - так и путем неправильного - непатриотического подхода. Этому соблазну норвежские историки противостояли не всегда в достаточной мере - слишком сильным зачастую было стремление к такому подходу к истории, который выражался в словах, сказанных Рузвельтом в его хвалебной речи о Норвегии 16 сентября 1942 г. "Смотри на Норвегию".

Трудно было по-научному обходиться с таким воспринимаемым как национальное инородное тело, но оказывающим влияние, невзирая на границы, историческим феноменом, как Видкун Квислинг и его партия национал-социалистов. Это видно уже из того, что только "через 43 года после смерти норвежского "фюрера" появилась его биография, охватывающая всю его жизнь и политическую деятельность"²⁷.

Квислинг родился 18 июля 1887 г., проявил очень большие способности в учебе и окончил Норвежский военный институт, сдав экзамены лучше всех остальных учащихся. В течение нескольких лет он выполнял различные задания на дипломатической службе в Петербурге и Хельсинки, а в 1922 г. стал сотрудником Фритьофа Нансена в организованном им Международном комитете помощи России. Столкновение с катастрофическим голодом на Украине, расстройство из-за утраты долго придерживаемого для него места в Генеральном штабе из-за недостаточного общественного признания, ощущение неясных стремлений к политической деятельности - именно эти факторы сделали вернувшегося в 1929 г. домой Квислинга блуждающим огоньком и обманчивым светом в норвежской внутренней политике. Два года работы в качестве непризнаваемого министра обороны (1931-1933), создание сектантской фашистской Партии национального единства в 1933 г. и отсутствие ее успеха - таковы были вехи на пути к прототипу изменника родины, который благодаря случайным контактам с немецким политическим и военным руководством, используя свои путчистские намерения и немецкую поддержку, вел конспиративную работу по предотвращению английского вторжения.

Захваченный врасплох немецким нападением, Квислинг 9 апреля 1940 г. безуспешно попытался ввести в игру себя самого и свою партию. Через неделю, вынужденный уйти в отставку как самозванный глава правительства и отправленный в Германию "на учебу", Квислинг в соответствии с "новым порядком" Тербовена с 25 сентября 1940 г. официально играл только подчиненную роль партийного руководителя НС-комиссаров - государственных советников или НС-министров, ответственных перед имперским комиссаром. Даже столь желанный пост премьер-министра "национального правительства" после 1 февраля 1942 г. не дал Квислингу реального увеличения власти, которое позволило бы ему осуществить постоянно пропагандировавшуюся в памятных записках немецкому руководству цель - существование самостоятельной и независимой Норвегии в Великогерманском союзе.

В сравнении с почти монополистической интерпретацией истории, с точки зрения Сопротивления, противоположная позиция кажется каким-то сектантским уклоном. Она исходит непосредственно от той группы населения, которая, являясь коллаборационистской, подлежала не только исторической, но и юридической, социальной, экономической и моральной ответственности. В ее историческом видении Видкун Квислинг и его сторонники по национал-социалистической Партии национального единства являются патриотами "на национальном Уриа-посту"²⁸, которые старались добиться для своей страны всего самого хорошего, но не получили поддержки большинства. Не только-де во время оккупации, но и после нее им пришлось приносить жертвы за свой патриотизм и свои выступления в пользу норвежских интересов. По мнению коллаборационистов, собственно ответственными являются те довоенные политики и партии, которые из-за своей половинчатой и нереальной политики нейтралитета виновны в немецких акциях и их последствиях.

В неспокойные послевоенные годы серьезного обсуждения таких уклонистских теорий не было, норвежская общественность в своем большинстве не хотела, чтобы ей надоедали подобными интерпретациями, что, разумеется, привело к тому, что вместе с ними замалчивались мысли, представлявшие интерес и имевшие право на рассмотрение.

Между этими двумя неравнозначными главными направлениями существовали зачатки ревизионистского подхода к истории, который в отдельных сферах ставил под вопрос неприкосновенные формулы и оценки, превратившиеся в застывшие догмы. Повод дает прежде всего тенденция, воспринимаемая широкими кругами старших поколений населения почти как еретическая и состоящая в том, чтобы смягчить морально обоснованное желание исключить коллаборационистов из национальной истории. На ожесточенное сопротивление наталкивается тезис о том, что патриотизм на неправой стороне (у национал-социалистов) был не меньше, чем патриотизм на правой стороне (у борцов Сопротивления).

Тематическая и временная близость норвежской дискуссии между традиционалистами и ревизионистами к спору между немецкими историками, безусловно, не случайна. Однако ставить между ними знак равенства - по крайней мере что касается содержания - едва ли возможно, хотя, разумеется, манера поведения актеров и публики, а также механизмы и формы дебатов подобны друг другу. Кроме того, в обеих странах важную роль играет один из моментов упомянутого ревизионизма, а именно освобождение исторической оценки от моральных тисков. Но эта согласованность не означает равенства в исправлении содержания нынешней историографии. Для этого слишком различны рассматриваемые объекты и существенно велика разница в том, куда указует обвиняющий перст.

¹ Оккупация Норвегии рассматривается немецкой стороной, как правило, только в отдельных пассажах обзорных работ, которые часто ограничиваются тремя тематическими узлами: "Учения на Везере" 9.4.1940, "Новый порядок" 25.9.1940 и "Государственный акт" 1.2.1942. Здесь мы не будем удлинять перечень внешних событий. Напротив, есть стремление стимулировать размышления об общей точке зрения на почти не затронутую немецкой стороной тематику. Нижеприведенные сноски очень кратки и потому нуждаются в подробных разъяснениях. Там, где приводятся цитаты на немецком языке из норвежских источников - перевод автора.

² Michael Salewski, Die deutsche Seekriegsleitung 1935-1945, Bd 1:1935-1941, Frankfurt a.M. 1970, S. 179. Ниже с понятием "Учения на Везере" связывается, как правило, только вторжение в Норвегию, в то время как под словами "немецкая сторона" имеется в виду конкретно Федеративная Республика Германия. Здесь не упоминаются интересные различия с точкой зрения историков ГДР. Что касается многих из названных здесь причин такого немецкого подхода к вторжению в Норвегию, то можно отослать читателя к статье: Walther Hubatsch, Deutschland und Norwegen 1940. В: Unruhe des Nordens. Studien zur deutsch-skandinavischen Geschichte, Gottingen 1956,S.177-187.

³ Die Kriegsmarine erobert Norwegens Pjorde. Eriebnisberichte von Mitkampfem. Im Auftrage des Oberkommandos der Kriegsmarine hrsg. von Georg von Hase, Leipzig 1940, S. 9-32.

⁴ Точные данные на 10.5.1945: 327 393 человека, из них сухопутная армия - 186 249, военно-морской флот- 75 767, военно-воздушный флот- 40 626, СС и полиция - 2224, организация Тодта - 8828, транспортное ведомство Шпеера - 1332, транспортный флот Шпеера - 340, другие немецкие мужские организации - 7955, другие немецкие женские организации - 4072 человека (см.: Expansionsrichtung Nordeuropa. Dokumente zur Nordeuropapolitik des faschistischen deutschen Imperialismus 1939 bis 1945. Hrsg. und eingel. von Manfred Monger u.a., Berlin (Ost) 1987, S.205).

⁵ Данные консерваторов в Финмарке, Тромсе и Нордланде, о выставке восстановления в 1985 г. см.: Knut Einar Eriksen und Terje Halvorsen, Frig0ring, Oslo 1987 ( = Norge i krig Bd 8), S. 78. - На приказ Гитлера, отданный по предложению Тербовена, делается ссылка в телеграмме OKW/WPSt/Op(H)/Nord Nr. 0012887/44g, gez. Jodi, vom 28.10.1944, в: IMT, Bd 26, S. 287 f. С учетом этих разрушений немецкие ссылки на "преимущества" оккупации действуют на пострадавших как эмоциональный взрыватель: "Кроме того, во исполнение требований вермахта относительно охраны норвежской территории норвежские шоссе и железные дороги удлиняются и выводятся далеко за Нарвик и Мосс, причем осваиваются такие районы, которые в мирное время получили бы подобныелинии связи лишь на десятилетия позже" (Geschichte des Zweiten Weltkrieges, Teil 2, Wurzburg 1960, S. 724).

⁶ Почти классическая позиция Х.Х. Амбросиуса: "Германия использовала право на силу, чтобы сломить бесправную силу своих противников" (Das Volkerrecht und die deutsche Aktion im Norden, в: Unser Kampfin Norwegen, Mimchen 1940, S. 96).

^{7Специфически норвежское понимание права было хорошо известно немецкой стороне. Так, например, Эрнст фон Вайцзеккер отмечал 21.4.1940: "Норвегия - своеобразная страна со своеобразным законопослушным населением, можно даже сказать, с комплексом права" (Die Weizsacker-Papiere 1933-1950, hrsg. von Leonidas Е.НШ, Frankfurt a.M., Berlin, Wien 1974, S. 201).}

^{8 Заслуживает внимания тот факт, что Оле Кристиан Гримнес, описывая бои за Нарвик, отходит от традиционного восхищения собственными вооруженными силами и взрывает "бомбу, которая должна стимулировать чувство общности, не зависящее ни от каких границ": "Своеобразие похода в Нарвик состоит в том, что все могут восхищаться собой... Мы не хотим никого лишать нашего восхищения, и оно должно распространяться на норвежских солдат, как это и полагается. Они воевали хорошо... Но теперь, более 40 лет спустя, наше восхищение должно касаться и немцев... Упорная борьба немцев против превосходящих сил противника вызывает восхищение ими" (Ole Knstian Gnmnes, Overfall, Oslo 1984 (= Norge i kng, Bd 1), S. 203).}

⁹ См. критику Губача Гансом-Дитрихом Луком (Hans Dietnch Loock, Zeitgeschichte Norwegens. B: VfZO, 13 (1965), S. 83-111.

¹⁰ События тех лет, годы оккупации вызвали неприятие и непонимание немецкого историка со стороны норвежцев. Плодотворно говорить с этим историком об истории оккупации смог только Ганс-Дитрих Лук - таково личное впечатление Магис Скодвин (устное сообщение автору от 18.10.1982). Лук - член Норвежской академии наук с 1977 г.

¹¹ Данные по: En liten okkupasjonsstatistikk, в: Hans Prednk Dahl (Red.), Kngen i Norge, Oslo 1974, S. 9. Относительно евреев в Норвегии см.: Mendelsohn, Jodenes historic i Norge gjennom 300 Sr, Bd 2, Oslo, Bergen, Stavanger, Tromse 1986, S. 210,541.

¹² H[alvdan] O[laus] Chnstiophersen, Av ned til seir. Bilder fra okkupasJonstlden i Norge, Bd 1: Fra 9. april 1940 til kamparet 1942, Oslo 1977, S. 10. Кристоферсен родился в 1902 г.

¹³ Положение норвежского историка, учитывая ангажированность военного поколения, описывает Гримнес: "Историк, пишущий о 9 апреля, вступает на минное поле, которое никто не может пересечь просто так. Оно взорвется под некоторыми из тех, кто был свидетелем нападения на Норвегию" (Ole Knstian Gnmnes. Op. cit, S. 15).

¹⁴ Гримнес так высказывает свое отношение к годам оккупации: "Мои сверстники и постоянно выслушивали от представителей этого поколения их точку зрения относительно себя и событий. Это легко может вызвать стремление к освобождению или бунту Я старался пойти средним путем" (Norge under okkupasjonen, Oslo 1983, S. 7). Гримнес родился в 1937 г.

¹⁵ Seks myter от okkupasjonen. En dokumentasjon ved Hans Frednk Dahl. B: Dahl (прим. 11), S. 175-189.

¹⁶ Подобные факторы видит Михаэль Вольфссон в германо-еврейско-израильских отношениях (см.: Ewige Schuld. 40 Jahre deutsch-Judisch-israelische Beziehungen, Munchen, Zurich 1988 (=Sene Piper, Bd 985), S. 91.

¹⁷ Понятие "правительство" ("regjenng") также употребляется специфически, по-особому. Оно служит, как правило, для обозначения кабинета министров, признанного после многократных согласовании как единого правомочного правительства - кабинета (см.: Nygaardsvold unter Konig Hakon VII. im Londoner Exil). Для национал-социалистического правительства в большинстве случаев употребляется выражение "styre", которое означает то же, что и "руководство", "управление", "администрация", "дирекция", "правление" (см.: Gyldendals ordbok Norsk-Tysk, Oslo 1964, S. 287).

^<18 Carsten Frogner [d.i. Waldemar Bipgger], Tysk mentalitet, Oslo 1943. Здесь речь идет о машинописной, "нелегальной" публикации.

¹⁹ Magne Skodvin, Norwegian resistance - A general remark, в: Europaischer Widerstand im Vergleich. Die Intemationalen Konferenzen Amsterdam. Hrsg. von Gervan Roon, Berlin 1985, S. 321-331, цит. S. 321. Это понятие, естественно, проблематично, поскольку оно снижает роль понятия "сопротивление".

²⁰ Ivar Kraglund und Amfinn Moland, HJemmefront, Oslo 1987 (= Norge i kng, Bd 6), S. 7. Трудности норвежского историка в обращении с таким феноменом относительно в реплике Краглунда: "Подумайте о том, что у нас было, собственно, 40 000 заказчиков, когда мы согласились написать о hjemmefront" (см.: Dagbladet v. 19.3.1987, Teil 2, S. 21).

²¹ См подборку положений норвежского обвинительного документа для судебного процесса против главных военных преступников из европейских держав в: Preliminary Report on Germany's Crimes Against Norway, prepared by the Royal Norwegian Government for Use at The International Military Tnbunal by Finn Palmstwn and RolfNormann Torgersen, Oslo 1945, passim.

²² См. также интерпретацию Лука (прим. 9), особенно с. 85.

²³ См.: Gyldendals ettbmds konversasjonsleksikon, femte utgave, Oslo oJ., Sp. 2104.

²⁴ См.: Joh[anne]s Andenais, Det vanskelige oppgoret. Rettsoppg)0ret etter okkupasjonen, Oslo 1980, S. 121.

²⁵ Так звучит в переводе название критического разбора "ландссвик"-процессов (см.: Albert Wiesener, SeierherrensJustis, Oslo 1964).

²⁶ См.: Andenass (см. прим. 24), S. 165 f., 180, 184.

²⁷ Oddvar Heidal, En studie i Landssvik, Oslo, Bergen, Stavanger, Troms0 1988, текст на обл.

²⁸ Так звучит в переводе на немецкий язык название книги: Odd Melsom, PS nasjonal Unaspost. N0dvendig supplement til okkupasJonshistonen, Oslo 1975. Здесь речь идет о публикации Институтом истории оккупации Норвегии, который, по мнению бывших нацистов, ошибся в интерпретации истории. Уриа, упомянутый в Ветхом Завете супруг совращенной царем Давидом Батсебы, по приказу царя был послан в самое опасное место в бою, где был убит. В письменном виде приказ полководцу Джоабу передал сам Уриа, который не знал его содержания.

Опубликовано: БНИЦ/Шпилькин С.В.