Флаг Норвегии

Кнут Гамсун - ЧЕРЕЗ ОКЕАН

Через Океан: Записки Эмигранта

От редактора (2025 г.): Перед вами — уникальный исторический документ, зарисовка из эпохи великой трансатлантической эмиграции конца XIX - начала XX века. Этот текст, предположительно принадлежащий перу молодого Кнута Гамсуна, с поразительной живостью передает атмосферу, царившую на пароходе, который вез сотни скандинавских эмигрантов к берегам Нового Света. Мы публикуем его, очистив от технических артефактов времени, но сохранив оригинальный слог и дух повествования. Это не просто рассказ о путешествии, это срез целого общества в движении — с его надеждами, страхами, бытовыми неурядицами и неистребимой жаждой жизни. Этот документ позволяет нам сегодня глубже понять, через какие испытания проходили те, кто искал лучшей доли за океаном, и какими они видели себя и свой новый мир.

Кнут Гамсун в молодостиТолько сейчас, через три недели после переселения в Америку, я наконец-то посылаю Вам свой рассказ о путешествии через океан. Я не прошу извинить меня за то, что не сделал этого раньше; дух хотел, но ослабела плоть. В середине августа я покинул Норвегию, где уже давно ходили в пальто, а через три недели попал в жару более 90° по Фаренгейту в тени. Это не прошло для меня даром и плохо отразилось на моем обычно хорошем сентябрьском самочувствии.

Я пишу все это из головы, по памяти. У меня не осталось ни клочка из моих корабельных записей. Все пропало, все бумажки до единой. Все бесследно исчезло однажды ночью около Ньюфаундлендской отмели. Любой другой на моем месте наверняка бы пал духом — с моих же уст не сорвалось ни стона. Я лишь тихо опустился на свой желтый портплед и встретил беду как мужчина. А через пять часов я даже проглотил полчашечки чая — простите, если я покажусь Вам нескромным.

Наш капитан принял багаж, и мы отплыли от берега, прокричав последнее "прости-прощай!" и помахав шляпами.

— Неужели нет пути обратно? — спросил мой друг и попутчик со странной интонацией в голосе.

— Почему же, можно сойти в Кристиансанде, но вы не сделаете этого.

— Тогда я просто напьюсь и очнусь уже за многие тысячи миль от родины! — прорыдал он с присущим ему мужеством. Ему было всего семнадцать, и он впервые покидал Норвегию.

На корабле поднялся невероятный шум и гам. Шестьсот человек, толкаясь и мешая друг другу, стаскивали багаж с палубы в трюм. Среди пассажиров были обнищавшие фермеры из Телемарка, бородатые крестьяне из датской глубинки, рослые неутомимые шведы — франты и бедняки из городов, разорившиеся купцы и ремесленники, жены и молоденькие барышни. Словом, это была сама эмигрирующая Скандинавия.

* * *

Мы плыли по Северному морю. В Кристиансанде, последнем для нас клочке европейской земли, было написано несколько писем, куплено немного продуктов, выпито немного пива и выкурена сигара. И вот мы в Северном море.

Мой юный попутчик из Кристиании, некий Кристен Найк и двое ремесленников сидели в трюме и наслаждались ямайским ромом. Купчик же в это время был занят Викторией, юной мексиканкой, проводившей в Норвегию своего друга-шкипера и теперь возвращавшейся домой. Как редкое прекрасное животное, она привлекала всеобщее внимание, была ласкова и общительна, пела испанские песни и курила сигары, как мужчина.

А океан все рос. Ветер крепчал, морская болезнь тоже не отступала, один за другим переселенцы сгибались пополам, а внизу настало жаркое время для уборщиков. Эта болезнь ломала даже самых сильных. Я сам, несмотря на то что много плавал по морям, целых двое суток чувствовал слабость от этой напасти. Мне удалось кое-как продержаться в вертикальном положении до берегов Шотландии, но после нее слег и я.

А океан все рос, пока наконец не стал морем Господним. Часто наползал непроницаемый густой туман, в борт били штормовые волны. По ночам трещали койки, люди скатывались на пол, полусонные и измученные морской болезнью, уползали под лестницу и, полуголые, почти совсем обессиленные, даже не в состоянии перетащить с собой постельное белье, так и засыпали на мокром полу.

* * *

Когда я вернулся к своим друзьям, купчик опять подтрунивал над Найком, на этот раз из-за спрятанной под подушку книги Нового Завета. Доведенный до белого каления, Найк так резко вскочил на койке, что даже купчик притих. И тогда — именно в этот момент и неожиданно — как гром среди ясного неба на корабль обрушился удар. Мы почувствовали, как нас швырнуло на пол, волна накрыла лестницы и хлынула к нам. Со всех сторон кричали. Придя в себя, я обнаружил, что почему-то лежу животом на голове хаугесундца.

Непогода тем временем потихоньку успокаивалась, на следующий день мы уже шли на полной скорости, а мой юный друг уже сидел в постели; только Найк „позволил себе еще поваляться“, как заметил его мучитель. Через двенадцать часов после урагана на лицах не осталось и следа перенесенных страхов и молчаливого смирения: все с жадностью набросились на еду, как это могут делать только люди, выздоровевшие после морской болезни.

Дождь, качка и бьющие прямо в штевень волны преследовали нас в течение всего путешествия — довольно необычно для Атлантического океана в августе месяце. Когда же наконец установилась погода, более подходящая для этих мест в это время года, многие из нас были так измождены, что заслуживали искреннего сострадания.

* * *

Но вот на корабль поднялся лоцман. "Гейзер" приведен в порядок, пассажиры принарядились, и мой друг опять на ногах. Из-за океана надвигался Нью-Йорк, тяжелый, массивный, гигантский. В рассеянном солнечном свете город представал тысячами мраморно-белых, кирпично-красных колоссов-домов с развевающимися флагами, а вокруг во всех направлениях с развевающимися флагами сновали корабли. До нас уже доносился шум валов и колес фабрик, удары парового молота на верфях, гул всевозможных машин из стали и железа.

На борт к нам с маленького пароходика поднялись два господина — доктор с ассистентом, инспекция. Затем еще два господина поднялись на борт — консул Равн и сыщик. Они искали норвежца Уле Ульсена из Рисёра, скрывающегося под чужим именем. Найти его не составило труда, особые приметы слишком были характерны. Никогда не забыть мне его лица с горестными складками в углах рта. Консул зачитал ордер на арест.

Кристен Найк стоял на носу корабля и удивлялся письму, которое он обнаружил сегодня утром в кармане пальто. Оно содержало в качестве подарка бедному семинаристу 40 крон. Он не мог взять в толк, от кого эти деньги, и меньше всего предполагал, что третья их часть принадлежала его попутчику и мучителю купчику.

Мы медленно вплывали в Нью-Йорк.

Заключение редактора: Этот рассказ обрывается так же внезапно, как и начинается, оставляя читателя на пороге Нового Света вместе с его героями. Он ценен не сюжетом, а своими деталями: описанием быта третьего класса, психологическими портретами пассажиров — от наивного семинариста до циничного купчика, — и мастерски переданным ощущением неопределенности и надежды. Это окно в прошлое, которое показывает, что человеческая природа, испытываемая трудностями, остается неизменной сквозь века. Сегодня, когда миграция вновь стала одной из центральных тем мировых новостей, подобные свидетельства приобретают особую актуальность, напоминая о личном, человеческом измерении глобальных процессов.

Перевод с норвежского Наталии Будур

Опубликовано: БНИЦ/Шпилькин С.В.




тегикнут гамсун, через океан, малая проза